Надо найти вариант получше.
Как я уже говорил, мозг — потрясающая штука. Иногда он старается помочь тебе, даже если ты слишком глуп, чтобы это заметить. Я поймал себя на том, что пытаюсь игнорировать неожиданное бесполезное воспоминание: как я в первый раз уходил из кабинета Бернини по старинному высокому коридору.
«Прекрати, — велел я себе, — сосредоточься на проблеме».
Что сказал Бернини как бы себе под нос, когда я уходил?
«Может, V&D?»
А потом…
Другой, холодный голос, принадлежавший, как я догадался, тому жрецу с безумным взглядом желтых глаз, ответил: «Посмотрим».
Откуда он появился в кабинете? Мы с Бернини были там вдвоем, и в коридоре меня никто не обогнал.
Все вдруг стало ясно.
В кабинете Бернини есть вторая дверь. Хорошо замаскированная и, как им кажется, неизвестная нам.
Мне вспомнилось кое-что менее приятное: последний визит к Бернини, его холодный отказ от моих дальнейших услуг и то, как он позволил мне дойти до двери, прежде чем окликнул и потребовал назад ключ.
«Всех благ тебе, Джереми».
Он забрал свой ключ.
Дверь, не знаю где, в кабинете без ключа?
Доставая с полки «Преступление и наказание», я благодарил Бога за общее мнение о молодых юристах как о въедливых, напористых типах, знающих наперед, где подстелить соломки. Открыв книгу посередине, я наклонил ее, и запасной ключ от кабинета Бернини съехал мне в ладонь.
Перфекто.
За отодвинутой панелью начиналась винтовая лестница, уходившая в глубокий колодец. Первым шел я, за мной Сара, замыкал Майлс. Чем ниже мы спускались, тем холоднее становился воздух. В какой-то момент в сплошной стене появилось углубление размером с кирпич. Я заглянул в него и увидел город через две крошечные дырки в дальнем конце этой ниши. Я сообразил, что мы находимся в западной угловой башенке здания юридического факультета, а смотрю я через глаза горгульи. Лестница спускалась, по моим подсчетам, ниже первого этажа и закончилась в подвале, из которого был выход в тоннель.
Мы шли по нашей с Чансом карте, ориентируясь по маленькому компасу, подаренному Саре отцом. Он был каким-то там магнатом инвестиционного бостонского банка с трехсотлетней историей, который начинался как морская торговая компания. В порядке реверанса славному прошлому все члены правления получали морские компасы, и он вручил его дочери на окончание университета. Сегодня Сара впервые вынула компас из кожаного футлярчика — не без странного удовлетворения, учитывая необычные обстоятельства.
Паровые тоннели показались мне сегодня темнее. Снаружи арктический фронт понизил температуру до минус четырех, холода настолько экстремального, что жизнь в кампусе практически замерла и технические лампочки, обычно такие яркие, едва светились: кампус пытался обогреть себя. Тишину изредка нарушали лишь шипенье пара, редкие капли далеко впереди и, конечно, наши шаги, хотя мы и старались ступать бесшумно. Я подумал о Человеке-марионетке. Сара была рядом. Майлс шел сзади с сумкой через плечо. Только он один, казалось, чувствовал себя непринужденно, словно собрался на концерт группы «Phish».
Я сверился с картой и вздрогнул, подумав о том, что двое из троих, участвовавших в ее составлении, мертвы. Фрэнк Шепард — больше двух сотен лет, Чанс Уортингтон — около двух дней. Только мое имя до сих пор значилось в списках живых.
Мы прошли под Крейтоном и Уорли. В тоннеле под химическими лабораториями Майклсона из потолочных вентиляторов валил легкий пар. Нам пришлось перебираться через груду старых выброшенных мензурок и колб Эрленмейера, надколотых и негодных, — результат двухвековых промахов неуклюжих студентов. Под Эмбри мы петляли, выбирая все новые рукава бесчисленных развилок, чтобы выйти прямо под «железных людей». Проходя под знаменитой дискотекой, я напрягал слух, пытаясь расслышать вибрацию музыки и представляя, как пятью этажами выше высокие регбисты и красивые девушки из женского студенческого клуба прижимаются друг к другу в танце.
Там, где кончалась наша карта, мы увидели коротенький заброшенный коридорчик с дверью, этакий аппендикс разветвленной системы тоннелей. Случайный человек прошел бы мимо.
Мы оказались почти у цели.
Эта обычная дверь ничем не отличалась бы от десятков технических шкафов или электрощитовых, не будь на косяке едва заметного рисунка.
Два маленьких глаза с оранжевыми радужками и черными зрачками смотрели на нас в упор.
Я повернул ручку, и дверь открылась.
— Где это мы? — прошептала Сара.
— Не знаю.
— Это здесь ты видел ту церемонию?
— Нет. Совсем не похоже. Слишком маленькая комната. Слишком все тут… по-домашнему. То, что я видел, напоминало внутренность собора.
— Тогда что это?
— Не имею представления.
Помещение, куда мы попали, напоминало общую гостиную в каком-нибудь из наших общежитий, только заброшенную. Кожаная обивка диванов потрескалась. В центре комнаты лежал вытертый до основы ковер. Воздух был спертый. Я прикрыл за нами дверь и включил фонарик. На стенах висели старые фотографии. Толстый слой пыли не позволял разобрать, что на них изображено.
В противоположной стене были две двери.
— Нам, наверное, туда, — сказал я.
— Я бы не делала этого, — прошептала Сара.
— Почему?
— На двери в коридоре не было замка. Тебе это не кажется странным? Почему дверь не заперта?
— Не знаю. Может, нам просто повезло.
— Сомневаюсь. В эту дверь войдет только тот, кто специально искал ее. Думаю, сама комната и есть замок.
— То есть?
— Я еще точно не знаю, только не стала бы тут ничего трогать.
— Смотрите-ка! — сказал Майлс.
Мы обернулись.
На маленьком столике у дивана стояли две статуэтки из известняка, изображавшие древних королей. За счет высоких подставок они получались одного с нами роста.
Статуэтки были искусно и тонко вырезаны — складки одежды, черты лиц. Казалось, это изображения двух братьев. Один смотрел добродушно, второй — холодно.
— Взгляните! — Сара указала на табличку на одном из пьедесталов. Надпись, выведенная непонятными буквами, чем-то напоминала мне греческую.
— Майлс, у тебя не отберут диплом по классическим языкам, если ты применишь знания на практике?
— Все шутишь, а что бы ты без меня делал?
Нагнувшись к табличке, он провел пальцем по выпуклым буквам.
— Это притча о двух братьях, поклявшихся охранять развилку. Не просто развилку, а такую, где одна дорога ведет к небывалой славе, а вторая… о-о-о…