– Завтра он будет у тебя. Зачем он тебе?
– Он нужен мне и Брониславу… Все ради нашего дела.
За стенами барака выл ветер. На море погода переменилась, и на Аландские острова налетела снежная туча.
Снегопад длился всю ночь. А после завтрака резко прекратился. Снова выглянуло солнце. Все дороги в лагере, да и на острове были занесены. Поэтому островное начальство обратилось к коменданту, чтобы он направил военнопленных на расчистку.
Четверка друзей составила отдельный отряд, старшим лично сам комендант назначил Альберта Валерьяновича. Им выпало очистить от завалов самый дальний участок дороги от замка по направлению к поселку. Это говорило об особом доверии, которое испытывал комендант к военфельдшеру. Их место работы, как определил Кривошапкин, даже выходило за дальность выстрела пулемета со сторожевой вышки.
А их соседями была группа военнопленных под надзором старосты, от которого, конечно же, не ускользнули приятельские отношения коменданта и Шпильковского. Ведь самому Пудовкину и его красноармейцам приходилось разгребать сугробы под нацеленным им в спину стволом пулемета. С высоты крайней вышки их черные фигуры были отлично видны, словно муравьи, копошившиеся на россыпи сахарного песка.
– Эх, рвануть бы сейчас, – проговорил Кривошапкин на одном из перекуров. – Мы далеко, к бухте даже ближе, чем к лагерю.
– Только запасы наши там, – вздохнул Капитонов.
– Днем уйти невозможно. Догнали бы, – успокоил пылкость товарищей Альберт Валерьянович.
– Уходить будем ночью, по моей команде, – сказал Бронислав. – Я уже детально изучил расписание смены караулов. А этот снег означает, что атмосферное давление упало, несколько дней будет оттепель, лед подтает, станет тоньше, поэтому можем уходить. И если придется сворачивать с дорожек, которые проделал ледокол, то пойдем напролом – сейнеры крепкие. Ну, еще на море должен лечь туман. Это тоже нам на руку.
– Туман? – забеспокоился Никанор. – Так на скалы напоремся.
– А это уже нам обеспечит Альберт Валерьянович, вернее, его память.
– Да-да, я смогу представить карту, – уверил Шпильковский.
– И не дрейфь, я смогу вывести эту консервную банку для килек в открытое море. А там прикинемся бедными моряками и пойдем в Эстонию. Там стоят наши.
– А не проще было бы пройти в Швецию, это ведь ближе, – резонно предложил Альберт Валерьянович, – а в Стокгольме как раз обратимся в советское посольство.
– Там посмотрим, – отрезал краснофлотец, – значит, так, мой план побега таков.
Бронислав начал прутиком на снегу рисовать схему лагеря, расположение вышек, прожекторов, план замка и подходящих к нему дорог. Все склонились над рисунком и слушали, что говорит красный капитан.
Первым обернулся Кривошапкин, он услышал скрип снега за спиной. К четверке заговорщиков подошел Пудовкин.
Данила кашлянул, и Бронислав ногой стер все то, что только что нарисовал.
– Э, мужики… Мои уже все папиросы спалили, попросили меня, чтобы я у вас одолжил.
– Папиросы? – с недоверием посмотрел на старосту Бронислав.
– А чего это мы должны их своим куревом снабжать? – возмутился Капитонов.
– Я же сказал – в долг просят, – скривился Пудовкин.
Никанор глянул старосте за спину – восемь крепких мужиков, среди которых он узнал Кондратия, застыли, держась за черенки лопат, и исподлобья смотрели на них.
– Мои говорят, что вы только лясы точите и ни хрена не делаете. Придет начальство и погонит моих вам на помощь… И с обедом можем пролететь. А кому хочется за других вкалывать?
– Пускай твой Кондратий за собой следит, сколько он сделал, – сказал Данила.
И он хотел было уже показать фигуру мужикам с лопатами, но Альберт Валерьянович вовремя перехватил его руку.
– Не будем раздувать конфликт, – как можно более спокойным тоном произнес военфельдшер. – Никанор, дай им папирос.
– Каждому и мне… Девять, – сосчитал Пудовкин.
– Дай девять сигарет, – сказал Альберт Валерьянович Капитонову.
Тот нехотя отсчитал папиросы и отдал Пудовкину.
– Правильно, Альбертушка, не надо раздувать конфликт, – противно ухмыльнулся староста и пошел назад к своим.
– Сука, – сквозь зубы проговорил Бронислав.
– Я чувствую, что Пудило спелся с Кондрашкиной кодлой, – Данила посмотрел вслед старосте и окинул взглядом стоящих поодаль мужиков с лопатами.
– И еще хуже, – задумался краснофлотец.
– Слышь, по одному не ходим, – сказал Капитонов, – и вы, Альберт Валерьянович, тоже. Будьте осторожны.
– Они меня не тронут, – ответил Шпильковский.
– Носите заточки и держите их, когда спите, под головой, – посоветовал Бронислав. – Нам надо еще день-два. А там пускай они друг друга хоть сожрут. Ладно, за работу…
Все взялись за деревянные лопаты. Работали молча, зло…
Только один раз Бронислав спросил у Никанора то, что хотел спросить, когда рисовал схему, – все ли припасы на месте и готов ли «фейерверк».
Тот утвердительно кивнул в ответ.
С самого утра зарядил дождь. Его тяжелые капли смывали снег с домов, дорог, стучали, словно свинцовая картечь, по крыше барака. Никто из островитян в такую погоду не отваживался отправиться к лагерю, чтобы заказать себе работников.
Военнопленные сидели на нарах, кучковались по дружеским компаниям, травили байки, штопали одежду.
Альберт Валерьянович тоже был в бараке, он читал медицинскую книгу на немецком языке, которую ему принес старик-ветеринар.
Бронислав и Никанор отошли в сторону и о чем-то шепотом переговаривались. Данила лежал на своих нарах, смотрел в потолок – откровенно скучал.
– Ну, и что там пишут? – спросил он у Шпильковского.
– Что? – оторвался от книги Альберт Валерьянович.
– Есть интересное в вашей книге?
– Ах, да-да, конечно. Вот, например, о дизентерии. Существует амёбная дизентерия, а бывает и бактериальная.
– Это что, понос?
– Ну, вроде того.
– И охота же людям в таком разбираться, – Данила поднялся с нар, – пойду-ка я лучше в картишки сыграю.
– Бронислав предупреждал, чтобы мы держались все вместе, – забеспокоился Альберт Валерьянович.
– Да что будет? Все здесь, на виду, в одном бараке. Вы же с Брониславом меня в обиду не дадите.
Не дождавшись ответа от военфельдшера, он отправился к «буржуйке». Военнопленные резались в самодельные карты, кости, а также играли в сделанные из хлеба шашки, шахматы и даже домино.