И сейчас я полон сил и желания дать Саре столько «полезной информации», сколько может поместиться на страницах ее блокнота.

— Давай заключим сделку, — предлагаю я, взяв обе ее руки в свои. — Никто из нас не будет встречаться с кем-то еще на стороне.

Она кивает.

— Но большего ты от меня требовать не можешь. Ты не мой парень.

— Договорились, — соглашаюсь я. Хорошо, что я не хочу быть ее парнем, а то сейчас, наверное, почувствовал бы себя обиженным. Отпустив Сару, протягиваю руку для пожатия. Сара плюет на ладонь, хотя я этого не делал, и подает руку. Скрепив сделку, Сара вытаскивает из-под стола рюкзак и блокнот, а я, воспользовавшись тем, что она отвлеклась, вытираю ладонь об штаны. Она перебрасывает лямку рюкзака через плечо, и мы направляемся к двери.

— Да, Сара, еще кое-что, — говорю я, когда мы уже почти вышли в коридор. — Еще одно условие.

— Да, Ренегат?

— Я сам выбираю эксперименты.

12

По дороге мы заходим в комнату администрации, где, на счастье, ночью никого нет, и берем ключ от номера, в котором предположительно находится доктор Кинк. Пока мы спускаемся в подвал, Сара успевает составить целый список правил, согласно которым должны проводиться наши с ней «эксперименты». Вскоре предписания, по которым должны развиваться эти псевдоотношения, начинают напоминать компьютерный квест. Это здорово. Чем больше правил она придумывает, тем больше я воодушевляюсь, хотя ей, конечно, рассказывать об этом не хочу. У меня такое чувство, что ей нравится думать, будто обилие правил меня удручает — что я не привык играть по правилам, или что-то в этом роде.

— Если мы встречаемся у меня дома, — говорит она, — скажем, что ты мой партнер по лабораторным работам.

— А если ты приходишь ко мне, я говорю всем, что ты шлюха, которую я снял на Сейнт-стрит. Ты стажируешься, поэтому готова отдаться за полцены. Знаешь, как в студенческой парикмахерской.

— Я не буду это записывать, — говорит Сара, хмурясь. — Если мы идем на дискотеку…

Поворачивая за угол, я предостерегающе помахиваю в воздухе пальцем.

— Нет, нельзя. Поход на дискотеку слишком похож на свидание.

— Я тебя умоляю. Да все заходят на эти дискотеки только на пять минут, чтобы познакомиться с кем-нибудь и отправиться обжиматься. Кроме того, танцы — это разновидность физического контакта. Это часть нашего эксперимента.

— А как ты собираешься объяснять всем, что ходишь на дискотеку с партнером по лабораторным?

— А я скажу, что тебе не с кем больше пойти, — говорит Сара, хитро улыбаясь. — Кстати, я хожу на танцы в розовом платье, так что постарайся не приходить в одежде, которая не будет с ним сочетаться.

О боже, да если мы когда-нибудь пойдем на одну из этих идиотских вечеринок, я надену клоунский костюм с горошинами величиной с блюдце и приду без штанов. А ей принесу корсаж, конечно.

— Поясни, что в твоем понимании значит «не сочетается»?

Но Сара не отвечает, потому что мы пришли. Захлопнув блокнот, она подходит к двери четвертого номера и кричит: «Папа?» Ей даже не приходит в голову попросить ключ, который я взял в комнате администрации — она просто лезет без разрешения в карман и, достав его, засовывает в замочную скважину. Интересно, это тоже одно из придуманных ею правил?

Раздается щелчок, и ручка поворачивается. На душе появляется приятное предвкушение окончания долгого трудного дня. Уже за полночь, я прогулял школу, взорвал поезд и украл машину. Проблем, когда я доберусь домой, будет предостаточно. Впрочем, Гордон может кричать на меня сколько угодно, потому что я тут же завалюсь спать.

К сожалению, наш поход еще не окончен. За дверью оказывается маленькая, обшарпанная темная комната. На полу керамическая плитка; в углу кровать с одной-единственной простыней и подушкой в дешевой грубой наволочке. В комнате пахнет химическим средством для мытья полов, и к его резкому химическому запаху примешивается какой-то приторный мерзкий аромат, как будто под кроватью лежит тухлый кусок мяса. Это помещение я бы определенно не назвал гостиничным номером, но на гнусную тюремную камеру, которую я себе представлял, оно тоже не похоже. Просто отвратительная комнатенка. Я бы не хотел находить в таких местах людей, лично мне знакомых. Кстати, доктора Кинка мы в ней и не находим. Не знаю уж, хорошо это или плохо. Может, его уже выпустили. Хотя, если честно… вряд ли.

Сара вбегает в комнату. Ее лицо перекошено от волнения.

— Этот галстук я подарила ему на Рождество.

Галстук черный с красным — это единственное яркое пятно в серой комнате — с узором из настоящих рождественских огоньков. Сара нажимает кнопку, чтобы включить микроскопическую гирлянду, но ничего не происходит — видимо, она неисправна.

— Галстук был на нем в тот день, когда он исчез.

— Его похитили еще в декабре?

— Нет, в прошлые выходные.

Я не спрашиваю, зачем надевать рождественский галстук в марте. И не рассказываю о том, что между поломкой изобретенного Сарой гипноизлучателя и тем, что ее отца похитили, есть связь.

Я сломал этот гипноизлучатель, а сделала его она. После того как я подержал в руках изготовленный для меня пистолет, мне совершенно ясно, что странную штуку с торчащими отовсюду проводами на мамином лабораторном столе, на которую даже на блошином рынке никто бы не посмотрел, сделала Сара. Может, конечно, пословица, «яблочко от яблони недалеко падает» в данном случае и верна, и прибор, сделанный ее отцом, выглядел бы точно так же, но я почему-то глубоко убежден в том, что в неприятностях отца виновата Сара. Она упоминала статьи, опубликованные ею в научных журналах, а Тейлор, помнится, говорил, что доктор Кинк ведет себя так, будто и сам не всегда способен разобраться в своем изобретении. Теперь, имея перед глазами все части головоломки, я с уверенностью могу сказать, что мама и Тейлор схватили не того Кинка.

Кладу руку Саре на плечо. Интересно, разрешает ли мне составленный ею свод правил утешать ее в подобные моменты?

— Пойдем, Сара. Уже поздно, а его здесь нет.

Сара сбрасывает мою руку и мчится к стоящей в углу кровати. Смотрит под простыней, потом поднимает матрас.

— Не может быть, чтобы здесь ничего не было. Он должен был понять, что я буду его искать, он не мог… просто исчезнуть!

Замерев на месте, Сара закрывает глаза и слегка запрокидывает голову. Похоже, она пытается не расплакаться.

— Я знаю, что ты думаешь именно так, — говорит она, справившись с собой, — но он жив. Он не мог погибнуть.

— Вряд ли они стали бы его убивать, — говорю я, засовывая руки в карманы. — Они хотят, чтобы он починил… — Приходится прикусить язык, потому что я чуть было не вышел за границы того, что Сара рассказала мне. — Я хотел сказать, что он, наверное, нужен им для чего-то, раз уж…