— Мы рассматриваем вещи, которые интересуют нас, точно так же, как и смертные, — сказал Джирики. — И различны только причины. Наших вы вероятно не поймете. — Его широкая улыбка казалась совершенно дружелюбной, но теперь Саймон видел, что какой-то оттенок натянутости был в ней. — Вопрос в том, северянин, — продолжил принц ситхи, — почему наше внимание к этим развалинам так оскорбляет тебя?
У костра воцарилась мертвая тишина. Слудиг пристально смотрел на принца. Пламя потрескивало и шипело, пожирая сырое дерево, и ветер гудел, как снежная сова, и лошади нервно отфыркивались.
Слудиг опустил глаза.
— Вы, конечно, можете рассматривать все, что хотите, — сказал он, грустно улыбаясь; на его светлой бороде таяли снежные хлопья. — Просто аббатство напомнило мне Сигард, Скипхавен. Получилось так, как будто вы насмехаетесь над чем-то дорогим для меня.
— Скипхавен? — пробурчал Хейстен, уткнувшись носом в меховой воротник. — Никогда не слыхал. Это церковь?
— Корабли… — Узкое лицо Гримрика сморщилось в попытке вспомнить. — Там корабли.
Слудиг кивнул, лицо его было серьезно:
— Можно сказать. Рай Кораблей. Это место, где лежат длинные суда риммеров.
— Но риммеры же никогда не плавали по морям! — Хейстен был крайне удивлен. — Во всем Светлом Арде нет другого народа, который был бы так привязан к земле, как вы.
— Да, но мы плавали раньше! — Лицо Слудига горело отраженным светом костра. — Еще до того, как мы пришли из-за моря. Когда мы жили в Йасгарде, на Потерянном западе, наши отцы сжигали людей и хоронили корабли. Так говорится в наших сказаниях.
— Сжигали людей? — спросил Саймон.
— Умерших, — пояснил Слудиг. — Наши отцы строили корабли смерти из ясеня, спускали их на воду и предавали огню. Они верили, что души мертвых вместе с дымом уходят на небо. Но наши длинные корабли, носившие нас по морям и океанам, — они были жизнью для нас, точно так же, как земля для пахаря и стадо для пастуха. И когда они становились слишком старыми, чтобы выходить в море, их хоронили в земле, чтобы души кораблей перешли в деревья, и заставили их расти стройными, прямыми и высокими, и потом деревья снова стали бы кораблями.
— Но ты говорил, это было давным-давно, еще по ту сторону океана, — заметил Гримрик. — Сигард ведь здесь, верно? В Светлом Арде?
Ситхи были безмолвны и неподвижны, внимательно слушая рассказ Слудига.
— Да. Это там впервые коснулся земли киль корабля Элврита, и там он сказал: «Мы пришли через черный океан в новый дом». — Слудиг оглядел круг слушателей. — И там они сожгли свои огромные корабли. «Никогда не поплывем мы назад, через море, в котором живет дракон», — сказал Элврит. И в долине Сигард у подножия гор стоят теперь курганы последних кораблей. На мысе у края воды под самым большим курганом похоронили они корабль Элврита «Сотфенгсел», оставив на поверхности земли только его высокую мачту, одинокую, как дерево без ветвей — вот что я вспомнил, когда посмотрел на аббатство. — Он тряхнул головой, в глазах его светился огонь воспоминаний. — Омела растет на кургане «Сотфенгсела». Каждый год в день смерти Элврита молодые девушки Сигарда собирают белые ягоды и несут их в церковь…
Слудиг замолчал, огонь сердито шипел.
— Ты забыл упомянуть, — сказал Джирики через некоторое время, — что люди Риммергарда пришли в эту страну, чтобы изгнать из нее других.
Саймон резко выдохнул. Он ожидал чего-то в этом роде от обманчивого добродушия принца.
Слудиг ответил на удивление мягко, может быть погрузившись в сладкие мечты о набожных девицах Сигарда.
— Я не могу исправить ничего, сделанного моими предками.
— В этом есть правда, — сказал Джирики, — но мы, зидайя, — мы, ситхи, — вправе не повторять ошибок своего рода. — Он обратил свирепый взгляд к Бинабику, который встретил его серьезно, но твердо. — Между нами не должно быть недоговоренностей, Бинбиниквегабеник. Я говорил только правду, объясняя причины, по которым я сопровождаю вас: мне интересно то место, куда вы идете, и я не хочу нарушать хрупкую необычную связь между человеческим ребенком и мной. Вы не должны думать, что я хоть на мгновение разделяю ваши страхи и надежды. Что касается меня, то вы и ваш Верховный король можете смолоть друг друга в серую пыль, нас это не беспокоит.
— С полным уважением, принц Джирики, — отвечал Бинабик. — Но вы не рассматриваете всю правду. Если бы это была борьба смертных королей и принцев, мы, пятеро, не были бы здесь — мы защищали бы Наглимунд. Вы знаете, однако, что мы питаем другие цели.
— Тогда знайте вот что, — жестко сказал Джирики. — Годы, которые мы были разъединены с хикедаия, многочисленны, как снежинки, но мы и норны все же одной крови. Как можем мы сражаться на стороне внезапно возникших людей против нашего рода? Ведь мы некогда вместе ходили под солнцем Крайнего Востока! Что может связывать нас со смертными, которые уничтожали нас с той же небрежностью, с какой уничтожают все на своем пути… даже самих себя? — Никто из людей, кроме Бинабика, не мог выдержать холодного взгляда ситхи. Джирики поднял длинный палец. — А тот, кого вы шепотом называете Королем Бурь… чье имя Инелуки, — он горько усмехнулся, когда люди зашевелились и стали тревожно озираться, — даже оно пугает вас! Он некогда был лучшим из нас — прекрасным, умным далеко за пределами понимания смертных, ярким, словно пламя! — и если теперь это сгусток темного ужаса, холодный, полный ненависти, — чья это вина? Если теперь, бестелесный и мстительный, он собирается смести человечество с лица своей земли, как пыль со страниц старой книги, — почему мы должны огорчаться?!
Никто не мог ответить ни слова, но в тишине, наступившей после того, как замолчал Джирики, возник тихий жалобный звук. Он парил в темноте, полнясь неведомыми словами, осколками прозрачной прекрасной мелодии.
Окончив петь, Аннаи посмотрел на молчаливого принца и на своих товарищей ситхи, а потом, поверх танцующего пламени, взглянул на замерзших людей.
— Это наша песня, которую некогда пели и смертные, — пробормотал он. — Западные люди любили ее в прежние времена и даже перевели на свой язык. Я… Я попробую вспомнить.
Задумавшись, он поднял глаза к небу. Ветер стихал, и, словно снежинки, таяли холодные и далекие звезды.
Мох вырос на камне сени О'хиса,
запел наконец Аннаи, смягчая щелчки и долгие гласные ситхи.
Тени медлят, остановились, прислушались,
Деревья обнимают стройные башни Да'ай Чикиза,
Тени шепчутся, темные тени на листьях.
Высокая трава колеблется над Энки э-Шаосай,
Тени растут на высокой траве,
Над могилой Ненайсу покрывало цветов.
Тенистый ручей молчит, и никто не тоскует там.
Куда они ушли?
Леса объяты тишиной…
Куда они ушли?
Песня стихла.
Неужели они не вернутся,