Не будут танцевать в сумерках?
Не зажгут огней, посланников звезд,
В конце дня?..
Когда голос Аннаи зазвенел, лаская грустные слова, у Саймона появилось чувство, которого он никогда раньше не испытывал, — тоска по дому, которого он никогда не знал, ощущение потери чего-то, что никогда ему не принадлежало. Никто не сказал ни слова, пока пел Аннаи. Никто не смог бы.
Волны бьются о берег
Над светлыми улицами Джина-Т'сеней,
Тени прячутся, засыпают в темных гротах.
Голубой лед сковал Тумет'ай, и, погребая дивные беседки,
Тени падают на узор, сплетенный временем.
Куда они ушли?
Леса объяты тишиной…
Куда они ушли?
Песня стихла.
Неужели они не вернутся,
Не будут танцевать в сумерках?
Не зажгут огней, посланников звезд,
В конце дня?..
Песня кончилась. Огонь был одиноким ярким пятнышком в пустынной стране теней.
Зеленый шатер одиноко стоял в сырой пустоте равнины перец стенами Наглимунда. Его края вздымались и трепетали на ветру, как будто один он из всего того, что могло незаметно двигаться на этом огромном, совершенно открытом поле, был живым и дышащим.
Скрежеща зубами, чтобы не давать воли суеверной дрожи — для того, чтобы дрожать, вполне хватало сырого, пронзительного как нож ветра, — Деорнот наблюдал за Джошуа, который ехал чуть-чуть впереди.
Взгляните-ка на него, думал он, как будто уже увидел своего брата — как будто смотрит прямо через зеленый шелк и черный гребень дракона прямо в сердце Элиаса.
Обернувшись и посмотрев на третьего и последнего участника этой безрассудной экспедиции, Деорнот почувствовал, как упало его и без того тяжелое сердце. Молодой солдат, на присутствии которого настоял Джошуа — имя его было Острейл, — казалось, готов был потерять сознание от страха. Его грубое лицо, загар с которого сошел за ненастные недели весны, было перекошено смертельным ужасом.
Да проклянет нас Эйдон, если от этого парня будет какой-нибудь толк. Какого черта Джошуа взял его?
Они медленно подъехали к шатру, и в этот момент кто-то откинул полог. Деорнот напрягся, готовый схватиться за лук. Он успел уже проклясть себя за то, что позволил своему принцу совершить такой глупый, глупый поступок, но солдат в зеленом плаще, появившийся из шатра, только взглянул на них без всякого любопытства и отступил в сторону, придерживая полог.
Деорнот вежливо сделал Джошуа знак подождать и быстро объехал кругом зеленый шатер. Он был большой, больше двенадцати шагов с каждой стороны, оттягивающие углы веревки мерно гудели под яростными ударами ветра, но засады на примятой траве не было.
— Хорошо. Острейл, — сказал он, вернувшись, — ты будешь стоять здесь, рядом с этим человеком, — тут Деорнот указал на солдата Элиаса, — так, чтобы твое плечо было видно изнутри, понятно?
Приняв слабую улыбку юного копьеносца за утвердительный ответ, Деорнот повернулся к стражнику короля. Бородатое лицо этого человека было знакомо ему, без сомнения, они виделись в Хейхолте.
— Если ты тоже встанешь у двери, это будет лучше для всех участников.
Стражник скривил губы, но сделал шаг к входу. Джошуа уже спешился и двинулся к шатру, но Деорнот быстро шагнул перед ним, положив руку на рукоять меча.
— Вряд ли такая осторожность необходима, Деорнот, — сказал мягкий, но пронзительный голое. — Это твое имя, не так ли? Все мы здесь люди слова, в конце концов.
Деорнот вздрогнул, когда Джошуа вошел вслед за ним. Внутри было поразительно холодно и темно. Стены плохо пропускали слабый дневной свет, окрашивая его зеленым, так что казалось, будто обитатели шатра плавали в огромном, но несовершенно обточенном изумруде.
Бледное лицо маячило перед ним. Черные глаза, булавочными проколами в ничто буравили вошедших. В зеленом мраке алая мантия выглядела ржаво-коричневой, цвета засохшей крови.
— Джошуа! — сказал Прейратс, и ужасное легкомыслие было в его голосе. — Вот мы и снова встретились. Кто мог предвидеть, что столько всего произойдет со времени нашего последнего разговора?
— Закрой рот, священник — или кто бы ты ни был, — резко ответил принц. Такая холодная сила была в его голосе, что даже Прейратс быстро и удивленно мигнул, как испуганная ящерица. — Где мой брат?
— Я здесь, Джошуа, — ответил новый голос, или, скорее, глубокий надтреснутый шепот, похожий на эхо ветра.
Король сидел в кресле с высокой спинкой, стоявшем в углу шатра, рядом был низкий столик и еще одно кресло находилось перед ним — вся мебель в огромном темном шатре. Джошуа двинулся вперед. Деорнот туже закутался в плащ и последовал за ним, больше от нежелания оставаться рядом с Прейратсом, чем в стремлении как можно скорее увидеть короля.
Принц занял кресло напротив брата. Элиас казался скованным; на ястребином лице как драгоценные камни горели глаза, высокий белый лоб окаймляла железная корона Хейхолта. Обеими руками он опирался на меч в ножнах из черной кожи. Сильные руки Верховного короля тяжело лежали на рукояти, над странным двойным эфесом. Глаза Деорнота не хотели останавливаться на мече; у него возникла неприятная тошнота, какая бывает, когда смотришь на землю с большой высоты. Тогда он решил смотреть на короля, но это было едва ли лучше. В леденящем холоде шатра — а воздух был таким холодным, что пар от дыхания не рассеивался, застывая в воздухе, — Элиас сидел в одном камзоле без рукавов. Белые руки короля были обнажены, на запястьях гремели тяжелые браслеты, синие жилы пульсировали, как будто жили собственной жизнью.
— Итак, брат, — сказал король, обнажив зубы в свирепой улыбке. — Ты хорошо выглядишь.
— А ты нет, — скучающе ответил Джошуа, но Деорнот видел огорчение в глазах принца. Что-то ужасающе неправильное было во всем этом, и это было ясно всем присутствующим. — Ты просил переговоров, Элиас. Так говори.
Король прищурил глаза, скрыв их блеск в зеленой тени, и долго молчал, прежде чем начать:
— Мою дочь. Я хочу вернуть мою дочь. Есть еще другой, тоже… мальчишка, но это не так важно. Нет, мне нужна Мириамель. Если ты отдашь ее мне, я дам слово, что все женщины и дети в безопасности покинут Наглимунд. В противном случае все изменники, скрывающиеся за стенами… умрут.
Последнюю фразу король сказал совершенно спокойно, даже небрежно, но Деорнота ошеломило голодное выражение, промелькнувшее по его лицу.
— У меня ее нет, Элиас, — медленно сказал Джошуа.
— Где она?
— Не знаю.
— Лжец! — голос короля был полон такой злобы, что Деорнот чуть не выхватил меч, ожидая, что Элиас вскочит с кресла. Но король остался недвижим, только махнул Прейратсу, чтобы он наполнил его кубок из кувшина, полного какой-то черной жидкости. — Не считайте меня плохим хозяином из-за того, что я не угощаю вас, — сказал король, сделав долгий глоток, и мрачно улыбнулся. — Боюсь, что этот ликер не понравится вам. — Он протянул кубок священнику, который осторожно взял его кончиками пальцев и опустил на стол. — Итак, — продолжал Элиас, и голос его звучал почти разумно, — не лучше ли нам избавить друг друга от этой бесполезной сцены? Я хочу только свою дочь, и я получу ее. — Тут тон его стал издевательски жалобным: — Разве несчастный отец не имеет никаких прав на дочь, которую растил и любил?