Все это естественно совпало с переходом Пушкина к прозе; в результате всего этого в новом, положительном свете явилась и языковая роль Карамзина.
Ломоносовско-державинская литературная традиция была и с самого начала неприемлема для Пушкина; литературные принципы ее были ему чужды. Он был на самой вершине культуры карамзинского точного слова, там, где это точное слово вызывало реакцию. И, как реакцию, Пушкин влил в эту литературную культуру враждебные ей черты, почерпнутые из архаистического направления.
Но у Пушкина это было внутренней, "гражданской" войной с карамзинизмом; владея всеми достижениями карамзинизма, соблюдая принципы точного, адекватного слова, он воевал против последышей карамзинизма, против периферии карамзинистской культуры, против ее статики; ферментом же, брошенным на эту культуру, очищенную от маньеризма, эстетизма, малой формы, были принципы враждебной культуры - архаистической.
Роль Катенина была, по признанию Пушкина, в том, что он "отучил его от односторонности взглядов". [117]
В борьбе литературных "сект" Пушкин занимает исторически оправданное место беспартийного. Он вступает в переговоры с Вяземским: "Ты - Sectaire, a тут бы нужно много и очень много терпимости; я бы согласился видеть Дмитриева в заглавии нашей кучки, а ты уступишь ли мне моего Катенина? Отрекаюсь от Василья Львовича; отречешься ли от Воейкова?"; 118 шутливое упоминание о дяде Василии Львовиче не заслоняет факта огромной важности: Пушкин был в литературе "скептик" и использовал элементы враждебных течений. Оп бывал даже и подлинным литературным дипломатом: "П. А. Катенин заметил в эту эпоху (начало 20-х годов. - Ю. Т. ) характеристическую черту Пушкина, сохранившуюся и впоследствии: осторожность в обхождении с людьми, мнение которых уважал, ловкий обход спорных вопросов, если они поставлялись слишком решительно. Александр Сергеевич был весьма доволен эпитетом: Le jeune M-r Arouet, данным ему за это качество приятелем его, и хохотал до упада над каламбуром, в нем заключавшимся. Может быть, это качество входило у Пушкина отчасти и в оценку самих произведений Катенина". *
Вот почему Пушкин, учась у Катенина, никогда не теряет самостоятельности; вот почему он вовсе не боится "предать" своего учителя и друга. В 1820 г. он уже совершенно самостоятелен; он осуждает Катенина за то, что Катенин стоит на старой статике, на старом пласте литературной культуры: "Он опоздал родиться - и своим характером и образом мыслей весь принадлежит XVIII столетию. В нем та же авторская спесь, те же литературные сплетни и интриги, как и в прославленном веке философии". [119] Пушкину претит традиционная важность этой литературной культуры, ибо от карамзинистов Пушкин, отвергнув их эстетизм, перенял подход к литературе как к факту, в который широко вливается неканонизованный, неолитературенный быт: "Мы все, по большей части, привыкли смотреть на поэзию как на записную прелестницу, к которой заходим иногда поврать, поповесничать, без всякой душевной привязанности и вовсе не уважая опасных ее прелестей. Катенин, напротив того, приезжает к ней в башмаках и напудренный и просиживает у нее целую жизнь с платонической любовью, благоговением и важностью". [120]
Пушкин несомненно ценил катенинские баллады, ценил в Катенине критика ("Один Катенин знает свое дело"; [121] "для журнала это клад"), [122] многому у него научился, но "последователем" его не был. **
* Анненков. Материалы, стр. 56.
** Между прочим, к знаменитому стиховому комплименту в "Онегине"
Там наш Катенин воскресил
Корнеля гений величавый,
комплименту, который часто приводится, следует относиться с осторожностью. Это была готовая стиховая формула. В 1821 г. точно такой же комплимент преподнес Пушкин Гнедичу:
О ты, который воскресил
Ахилла призрак величавый.
(Переписка, т. I, стр. 30)
"Высокий план" архаистов был для Пушкина неприемлем. В результате приложения архаистической теории к высоким жанровым и стилистическим заданиям получалась у архаистов неудача, исторически фатальная. Такова, как увидим ниже, неудача Кюхельбекера, такова же, например, языковая неудача Катенина в переводах из Дантова "Ада". Здесь соединение крайних архаизмов с просторечием давало семантическую какофонию, приводящую к комизму. Приведу примеры:
А вслед за ним волк ненасытно жадной,
Пугающий чрезмерной худобой,
Губительной алчбою безотрадной,
Толикий страх нанес он мне собой,
Столь вид его родил во мне отврата,
Что я взойти отчаялся душой.
Песнь I (1827)
Гнушаяся их срамной теплотой
Их небеса высокие изгнали,
И низкий ад в провал не принял свой.
...Струилась кровь с ланит их уязвленных,
И с током слез смесившись на земле
Служила в снедь толпе червей презренных.
Песнь III (1828)
Или в особенности такие семантические провалы:
О житии воспомнить нестерпимо;
Забвением забыл их целый свет,
И зависть в них ко всем необходимо.
...Я в землю взор потупив, смолкнул снова,
И скучных сих стыдясь вопросов сам,
Вплоть до реки не смел промолвить слова.
...Невольный страх в мои проникнул жилы.
Вдруг треснула рассевшаясь земля,
И взвился ветр, раскинув шумны крилы.
Песнь III (1828)
Глад исказил прекрасные их лица
И руки я, отчаян, укусил.
Уголин (1817)
Сюда же - места, которые самым перенапряжением вызывают на пародию:
Но строгий к нам вняв глас его речей,
В лице смутясь, заскрежетав зубами,
Все мертвецы завыли от скорбей.
Песнь III (1828)
Главу врага, вновь ухватив зубами,
Как алчный пес, стал крепкий череп грызть.
Уголин (1817)
К 1832 г. относится полупародическое "подражание Данту" Пушкина, где вся соль пародии в соединении слов и фраз "неравно высоких", и здесь, конечно, возможно у Пушкина сознательное пародирование переводов Катенина.
14
К 1828 и 1832 гг. относится любопытное поэтическое состязание, тайная полемика между Катениным и Пушкиным.
Большинство стихотворений Катенина имеют "arriиre pensйe" - заднюю мысль. Это обычный семантический прием 20-х годов - за стиховым смыслом прятать или вторично обнаруживать еще и другой. (Так, Вяземский говорил, что все его стихотворение "Нарвский водопад" построено на arriиre pensйe, которая отзывается везде: "весь водопад не что иное, как человек, взбитый внезапной страстью"; [123] так и сам Пушкин проецирует в сюжет Нулина пародию "Шекспира и истории".)
Частая фабула у Катенина - поэтическое состязание двух певцов (на этот сюжет Катенина, по-видимому, натолкнула переведенная им в молодости эклога Виргилия). Таков сюжет "Софокла", таков сюжет "Старой были", "Элегии" и "Идиллии".