* "Элегическая красавица" - здесь, может быть, не только обозначает: "красавица, рассказывающая элегии", но и "красавица, которой посвящены элегии, героиня элегий".
Это удивительная черта Пушкина: он должен скрывать, таить от всех свою любовь, имя женщины, а жажда высказаться, назвать ее до такой степени его мучит, что он то и дело проговаривается. В "Отрывках из Путешествия Онегина" (1827) Пушкин вспомнил о своих крымских впечатлениях и чувствах:
В ту пору мне казались нужны
Пустыни, волн края жемчужны,
И моря шум, и груды скал,
И гордой девы идеал,
И безыменные страданья...
"Гордой девы идеал" - в черновом варианте читается: И между ими идеал Какой-нибудь надменной девы. [35]
Это характеризует не чувство, а "высокопарные мечтанья" той поры.
Но строка о "безыменных страданьях", которою обрываются эти воспоминания (вариант: безнадежные страданья), [37] - неподвижное, повторяющееся в его поэзии обозначение все той же любви, которую он не мог назвать и тяготился этим, любви "таинственной", "ужасной", "безыменной".
В "Путешествии Онегина" эта безыменность уже не кажется нужной.
Быть может, она уже не казалась столь нужной и в 1824 г.
Во всяком случае, он не мог одолеть этого желания назвать имя безыменной любви и назвал любимую женщину, ясно обозначив начальную букву ее фамилии.
В декабре 1824 г. он пишет автобиографический очерк, рассказ о своем путешествии, в котором подводит итог своему крымскому пребыванию. Этот обширный очерк написан в форме письма к другу Дельвигу, почему-то до последнего времени помещался в собрании писем Пушкина как письмо к Дельвигу из Михайловского. [38]
Тщательность, с которой письмо переделывалось и переписывалось, показывает его значение.
В первой редакции он стал обозначать начальными буквами все фамилии. "Путешествие М. оживило во мне много воспоминаний..." - пишет он о "Путешествии по Тавриде в 1820 годе" Муравьева-Апостола. [39] Вслед за этим: "Я думал стихами о Ч. - вот они" - это о "Послании к Чаадаеву". [40] Вслед за этим он не удержался и по инерции написал первую букву фамилии любимой женщины: "Я [слышал об фонтане Керим-Герея] [слыхал о странном памятнике] влюбленного хана. [Поэтическое воображение К* назвало] К* поэтически описала мне его и [называла] называя [его] la fontaine des larmes". *[41]
* Фонтан слез (франц.). - Прим ред.
Переписывая дважды письмо и исправляя его, он трижды написал эту начальную букву ее фамилии.
И конец письма показывает, как глубоко были связаны эти мечты с воспоминаниями, не крымскими, а теми, которые он в Крыму переживал, которые вызвали элегию "Погасло дневное светило" и поэму "Бахчисарайский фонтан": "Растолкуй мне теперь: почему полуденный берег и Бахчисарай имеют для меня прелесть неизъяснимую? Отчего так сильно во мне желание вновь посетить места, оставленные мною с таким равнодушием? Или воспоминание самая сильная способность души нашей и им очаровано все, что подвластно ему?"
Крым, который он покидал с таким равнодушием, был для него местом, в котором он испытал воспоминания.
Итак, Карамзина была почти названа.
Это ее петербургский рассказ о "фонтане слез" был первоисточником поэмы, в которой отразились воспоминания этой мучительной любви.
Именно она, бывшая в курсе всех исторических интересов, могла знать старое предание о "фонтане слез" в Бахчисарае.
"Письмо к Дельвигу" было напечатано в "Северных цветах" на 1826 г. под названием: "Отрывок из письма А. С. Пушкина к Д.".
Можно думать, что этим "письмом" Пушкин хочет покончить с так тщательно хранимым молчанием, назвать оберегаемое до сих пор имя женщины, с воспоминанием о которой были связаны эпилог "Бахчисарайского фонтана" и его элегии.
Вместе с тем это было как бы неофициальным посвящением поэмы, негласным указанием на то, что замысел поэмы связан с именем Карамзиной.
Вероятно, этим желанием "посвящения" и был вызван самый отрывок "Письма". Если вспомнить, что главным образом Карамзиной посвящена поэма "Руслан и Людмила", - станет ясно, что негласным осталось не только имя, но и самое посвящение "элегической красавице".
Совершенно лаконично и бездоказательно примечание в томе II старого академического издания Пушкина [42] о том, что К*** - это Екатерина Николаевна Раевская (т. II, 1905, стр. 346). К букве К*** комментатор просто сделал сноску: "Катерина Николаевна Раевская, вскоре вышедшая за М. Ц. Орлова". [43]
Не говоря уже о том, что прописная буква с тремя звездочками (К***) никогда у Пушкина не означает имени, а всегда фамилию, Пушкин нигде в письмах не называл Екатерину Николаевну Раевскую так запросто, по имени: Катерина (или Катя). Отношения были вовсе не таковы. Кроме того, он оставил ее характеристику. Работая над "Борисом Годуновым", он вспомнил Катерину Орлову: ее черты отразились в образе Марины.
"Моя Марина славная баба: настоящая Катерина Орлова!" (письмо к Вяземскому из Михайловского от 13 сентября 1825 г.). уж совсем бесцеремонно: "На Марину у тебя... ибо она полька и собою преизрядна (вроде Катерины Орловой, сказывал это я тебе?)" (Письмо к Вяземскому от 7 ноября 1825 г.).
Эта женщина с авантюристическими чертами не напоминает "элегическую красавицу".
Щеголев, настаивавший на том, что "утаенная любовь" Пушкина - другая сестра, Мария Раевская, ввел утверждение, державшееся до сих пор: "Ясно, что Пушкин, делая новое признание о происхождении "Бахчисарайского фонтана" именно хотел устранить неприятные для него толкования прежнего признания" и т. д. Таким образом, литера К*** - простая выдумка, чтобы сбить с толку Дельвига и др. Непонятно, как Пушкин, трижды переписывая и изменяя текст письма, ни разу не поколебался и хоть раз не написал другой буквы. Или, может быть, Пушкин выдумал для замены, подстановки какую-то определенную женщину? Никаких подтверждений таким фактам в биографии Пушкина нет.
К*** не может быть Екатериной Николаевной Раевскою. К*** это не выдумка Пушкина, а с трудом давшееся ему признание.
Утаенная по глубоким и веским причинам на всю жизнь безыменная любовь - это не Мария Волконская, не Мария Голицына.
Это Екатерина Андреевна Карамзина.
Утаенная до сих пор любовь Пушкина - один из важнейших фактов его биографии.
5
Щеголев совершенно правильно отнес к "утаенной любви" загадочное посвящение "Полтавы", но на столь же недостаточных основаниях отнес его к М. Волконской.
"Пушкин хранил такое глубокое молчание о том лице, кому посвящена "Полтава", что ни в переписке, ни в воспоминаниях его друзей и близких не сохранилось даже намеков, позволяющих делать более или менее правдоподобные догадки". * "Посвящение" написано 27 октября 1828 г.
* П. Е. Щеголев Пушкин. Очерки изд. 2-е, стр. 165.