— Неужели? Очень мило.
— Да, так и есть, — поддакнула матушка Гранди. — Очень мило.
— А вы… э-э-э… ничего подозрительного сегодня вечером не замечали? — спросил де Квинси, помогая художнику поставить мольберт на место.
— Что, например? — улыбнулся Гольбейн и махнул в сторону открытого окна на озаренную огнями сцену. — Что-то конкретно?
— Вы видели преподобного Джасперса из Церковной Гильдии? — спросила матушка Гранди.
Художник нахмурился.
— Сегодня я видел здесь каждого, кто является хоть кем-нибудь, — ответил он, собирая лоб в гармошку от раздумий. — Джасперс… Джасперс… Молодой такой, пухлые губы?
— Это он, — сказала матушка Гранди.
Гольбейн полез в рюкзак и достал толстый этюдник.
— Так, давайте посмотрим, — сказал он, перелистывая страницы. — Тут у нас лорд Горс, неплохо получился, если мне будет позволено выразиться. Ричард из Брукшотта. Нос мне удался, не думаете?
Де Квинси нетерпеливо кивнул, глядя на мелькающие карандашные зарисовки.
— Леди Мэри Ластермэн. Какая грудь, а?
— Прекрасная, — сказал доктор, желая, чтобы художник перелистнул дальше.
— Я бы многое отдал, чтобы нарисовать ее обнаженной, — тихо хихикнул Гольбейн.
— А вы остыть не хотите? — встряла матушка Гранди.
Де Квинси толкнул ее локтем.
— А вот и он. Джасперс. Ведь это он?
— Да! — воскликнул доктор, выхватывая из его рук этюдник.
— Я зарисовал его совсем недавно, буквально перед тем, как поднялся сюда. Он разговаривал вот с этими господами. Живая сценка получилась, не правда ли?
Де Квинси поднес рисунок ближе к свету:
— Лорд Сли… Регент де ла Вега… Герцог Солсбери.
— А у вашего гнусного преподобного неплохая компания, мистер де Квинси.
Тот кивнул и тяжело вздохнул.
— Они беседовали в стороне от всех за кухонным шатром, — объяснил Гольбейн. — Я их увидел и подумал, что неплохо бы сделать быстрый набросок. Понимаете, настоящий художник фиксирует неожиданные моменты, интимные детали. Любой может нарисовать вдохновляющие картинки позирующих членов двора, наблюдающих за фейерверком. Я же думаю, что подлинный дух события заключается именно вот в таких неформальных моментах.
Как ни схематичен был набросок Ганса Гольбейна, детали он ухватил сполна. Четыре совершенно непохожих друг на друга человека съежились около палатки, прячась в тенях. Говорил Сли, остальные слушали. У де Квинси неприятно заныло в желудке.
— Явно видимое волнение… Осторожность… Это же не художественное преувеличение, а? — спросил он.
Гольбейн, похоже, оскорбился.
— Разумеется, нет. Разумеется, нет, — ответил де Квинси сам себе, поспешно кивая.
Матушка Гранди наклонилась над этюдом и указала на какой-то предмет, висящий на шее священника:
— А это что?
— Мешочки. Три штуки. Маленькие, затягивающиеся шнурком, — объяснил художник. — У меня было мало времени, поэтому я не мог зарисовать их подробно. А что, это так важно?
Де Квинси посмотрел на старуху и тоже спросил:
— Это так важно?
— Колдун… любитель гоэтейи… он будет хранить талисманы именно в таких мешочках.
— Но так можно, например, и деньги хранить, — предположил доктор.
— Сразу в трех? Нет. Он не захочет, чтобы они касались его кожи, но держать их надо поближе к сердцу. Биение сердечной мышцы поддерживает в них магическую силу, — объяснила матушка Гранди.
— О боже мой! — произнес де Квинси, тяжело садясь на стул художника.
— Скажу прямо, все это звучит крайне увлекательно… — засверкал глазами Гольбейн, — увлекательнее рисования за любые деньги. Я могу вам как-нибудь помочь?
— Такая степень увлекательности придется вам не слишком-то по душе, — сказал ему де Квинси и перевел взгляд на матушку Гранди. В свете лампы она казалась настоящим скелетом. — Мы должны рассказать об этом Галлу.
— Нам нужно продолжать поиски. Нет времени возвращаться.
Де Квинси встал со словами:
— Мастер Гольбейн, как вы посмотрите на то, чтобы исполнить долг государственной важности? Поспешите в вестибюль Северного Коридора для Процессий и покажите этот рисунок лорду Галлу. Скажите, что вас послали мы.
— Будет сделано! — с готовностью откликнулся художник и тут же побежал по коридору в указанном направлении.
Де Квинси взглянул на старую леди и сильно встревожился, увидев, что она покачивается, прижав руку ко лбу.
— Матушка Гранди?
— Прошу прощения. Со мной только что как будто тепловой удар случился. А запах, ты его чувствуешь?
Де Квинси принюхался. Он ощутил холодную мокрую темноту, запах горящего дерева и готовящейся еды, которую жарили, похоже, на патоке.
— Началось, — сказала матушка Гранди. — Дьявол приступил к делу.
— Послушайте, — объявил Гольбейн, возвращаясь из мрака, — все двери заперты.
Первая иконка рассыпалась в пыль в его пальцах.
Джасперс отряхнул руки и вздохнул. Кровь билась в висках.
Позади него фанфары огласили ночь. Преподобный поднялся из-за укрытия каменной опоры и возвратился в темноте к шатру для особо важных гостей. Он проскользнул внутрь, отогнув полог, и придержал его для аристократа, решившего сходить в уборную. В огромной палатке плавал дым и разило пролитым вином. Джасперс сел на свое место рядом с Солсбери.
— Хорошо отлили? — спросил герцог, делая глоток вина.
— Вполне удовлетворительно, спасибо, — ответил преподобный.
Он смотрел, как трясутся руки толстяка, держащие кубок, и знал, как страстно желал Солсбери, чтобы Сли или де ла Вега остался с ним, но их присутствие было необходимо в Королевском павильоне.
Джасперс наклонился, взял кувшин со стола и наполнил бокал герцога.
— Я знаю, что не нравлюсь вам, Хокрэйк, но постарайтесь так не нервничать, иначе мы все окажемся покойниками.
Солсбери кивнул и взглянул на священника. В первый раз за все время знакомства они посмотрели друг другу в глаза.
— Вы пугаете меня, сэр, — признался герцог. — Скажу прямо. Мы в этом деле все заодно и все такое, но вы меня пугаете.
— А я и должен, — ответил Джасперс. — Я же самый опасный человек в Союзе, — засмеялся он, а потом сменил тон, чтобы успокоить собеседника. — Расслабьтесь. Как вы сами сказали, мы в этом деле заодно, и нам придется доверять друг другу, если это послужит на пользу дела. — Он поднял бокал и громко воскликнул: — За здравие ее величества!
Солсбери чокнулся дрожащим кубком с Джасперсом, а аристократы вокруг подхватили тост.