— Золото… где взять-то? Небось, денег стоит. Хоть бы предупреждали, когда в рулевые записывали.
— Магнитный курс корабля устарел! — закончил лекцию Симонов. — Сейчас флот равняется по истинному курсу, в основе которого лежит прямая и четкая линия между полюсами — истинный меридиан.
В коридорах уже бегали дежурные со звонками, оповещая о конце занятий, но юнги-рулевые выждали заключительного аккорда лекции:
— Истинный меридиан! — повторил Симонов. — Сейчас флот идет по истинному курсу. А дает этот курс гироскопический компас. Но гирокомпасы — область знаний штурманских электриков. Подготовка этих специалистов обходится государству недешево, на флоте их мало. На подводной лодке — один, на эсминце — два человека. На линкоре — точно не скажу. На линкорах я не плавал.
— А мы тоже будем изучать гирокомпасы?
— Быть рулевым и не знать электронавигационных приборов нельзя. Но ознакомят вас с гирокомпасами кратенько. Без углубления в тему. Преподаватель еще не прибыл. Ждем его с флота. Скоро приедет, и тогда берегитесь, как бы не нахватать двоек. Дело трудное…
В перерыве все обступили Финикина.
— Когда зуб-то рвать пойдем?
— А хоть сейчас! Только пускай золотой вставят.
Федя Артюхов буркнул:
— Охота вам связываться… с этим.
Савка всегда уважал Артюхова, иногда почему-то даже жалел. Однажды он тихонько спросил его:
— Федя, скажи — а воровать… страшно?
— Не знаю, — ответил Артюхов. — У сытого да жадного, когда ты сам голодный, своровать еще можно. Но совсем уж противно голодному красть у голодного. И больше ты ко мне с этим не приставай.
* * *
В роте их ждала радость — привезли лыжи. Боцмана кинулись на них первыми, вмиг расхватали самые лучшие, с хорошими палками. Боцмана вообще задирали носы не в меру. Они как-никак единственные из юнг, которым предстоит лично вести огонь по противнику.
В кубрике рулевых шла суетливая возня. Если полсотни мальчишек запихнуть в одно помещение, они могут так побеседовать между собою, что у взрослых через десять минут затрещат головы. Росомаха уже разбирал свою койку, а Колесника еще не было, он утащился в соседний колхоз на танцульки.
— Ти-ха! Ти-ха! — взывал к юнгам Росомаха.
Стало чуть-чуть потише, и в этой случайной паузе все расслышали, как Финикин обратился к старшине:
— Разрешите доложить, что у меня банку варенья сперли. Вчера была, а сегодня — нету.
Росомаха вновь застегнул манжеты своей фланелевки.
— Ти-ха! Кто у этого товарища банку варенья увел?
Вот теперь в кубрике стало совсем тихо.
— Никто не сознается? — вопросил старшина. — Или вам не известно, что воровство особо жестоко карается на флоте?
Все молчали. Кто был удивлен. Кто пристыжен.
— Становись! — скомандовал Росомаха.
Вдоль левого «борта» вытянулась шеренга колесниковского класса, вдоль правого — класса Росомахи. Лампочки светили вполнакала, от печки несло жаром. Забытые учебники и тетрадки валялись на столах и койках.
Росомаха рысцой пробежал вдоль шеренг.
— Еще раз спрашиваю — кто взял банку?
Финикин проговорил:
— Артюхова допросите. Пусть он мое варенье отдаст.
— Артюхов, это, случайно, не твоя работа?
Тот отвечал старшине с достоинством:
— А почему вы именно меня спрашиваете?
— Так ты же… — начал было Росомаха и умолк.
Из шеренги левого «борта» кричали:
— У нашего Серебрякова вчера кто-то перышко из ручки выдернул. Может, это один и тот же гад работает!
Растерявшийся Росомаха вызвал из строя Московского.
— Старший, — сказал он Игорю, — этого дела мы так не оставим. Ты начинай с того конца кубрика, а я с этого. Из строя никому не выходить, пока не обыщем все койки.
Росомаха разворошил постель Феди Артюхова, заглянул на его полочку, отвернул матрас. Нигде вареньем даже не капнуто. Московский нехотя пощупал рукой книги на полке Коли Поскочина, отодвинул куски мыла и… вытащил банку.
— Вот она! — сказал Игорь в полном изумлении. Из банки торчала ложка. Половины варенья уже не было.
Финикин сразу полез на Колю Поскочина.
— Умника из себя строишь, а сам… Твое это было варенье? Тебе его прислали? Я вот сейчас как врежу…
Но тут прозвучал резкий голос Артюхова:
— Не тронь маленького. Что он тебе худого сделал?
— Как что сделал? Он же мое варенье слопал.
— Захотел и слопал. А тебя это не касается.
— Видали? Мое варенье едят, а меня это не касается!
— Дурак! — ответил Артюхов. — Ты еще жизни не видывал…
— А ты… Ты сам вор и другого вора покрыть хочешь!
Артюхов, побледнев, двинулся на Финикина:
— Слушай ты! За такие слова я тебя так кокну по твоей банке, что из нее последнее варенье вытечет. Да, я крал. Чтобы не подохнуть. Но я копейки не украл с тех пор, как попал на флот…
— Кокну, кокну… Ишь кокалыцик какой нашелся. Эво, старшина рядом стоит. Он тебя живо на отсидку отправит.
— Прекратите! — вмешался в спор Росомаха. — А то и правда возьму и обоих вас закатаю на гауптвахту… Кончайте баланду! Дело ясное. Юнга Поскочин, ты зачем чужое хватаешь?
Бедный «философ» горчайше разрыдался:
— Сам не знаю… сладкого захотелось… не удержался!
Росомаха еще крутил в руках липкую банку.
— Держи сам! — и сунул банку Финикину. — Юнга Поскочин, а тебе известно, что воровать нехорошо?
— Известно… конечно же! — отвечал Коля.
— А если так, то, выходит, действовал сознательно, Это как понимать? Всяких там Кантов изучаешь, а к себе философски отнестись не можешь… Чего молчишь? Отвечай.
Явился с танцев Колесник — заснеженный, румяный.
— Что за ярмарка? — удивился он с порога.
— Да вот… вора нашли, — мрачно пояснил Росомаха.
Из класса Колесника надрывно взывали к честности:
— Заодно и перышко поищите. Писать человеку нечем!
Савка слышал, как Росомаха тихо сказал Колеснику:
— Мне этого Канта, чтоб ему ни дна, ни покрышки, честно-то говоря, позарез жалко. Лучше бы он, сукин сын, слопал варенье, а банку в сугроб закинул…
Шепотком отвечал ему Колесник:
— У нас на крейсере такого Феникина давно бы в гальюн сунули и воду спустили, Поскочин — пацан, а кто не тягал варенья у бабушки из буфета?