— Сравнил. Дома высекут — и порядок. А здесь из-за такой ерунды может кончиться плачевно…
Савке стало безумно жаль Колю, и никак не укладывалось в голове, что он может украсть.
— Коля, — спросил он, — зачем ты это сделал?
Тот поднял лицо страдальческое, в слезах:
— Да не вор же я… Просто сладкого хотелось.
Росомаха велел юнгам отходить ко сну, но кубрик еще долго бурлил, по углам ожесточенно спорили. Гнев рулевых, как ни странно, был направлен в основном против Финикина с его банками.
— Хозяин! — с презрением говорили ему. — Если б не твои сласти, так и позора не было бы. Нашли что прислать родители — варенье! Лучше бы гуталину для сапог прислали или порошку зубного, чтобы бляхи драить.
— Чего вы на меня-то накидываетесь? Я разве украл?
— Провокатор ты! — было заявлено от Игоря Московского.
— Я провокатор? — изумился Финикин.
— А кто же ты еще? Расставил свои банки и лижет. То малиновое. То вишневое. То собачье. Вот человек и не выдержал. А кто его подначил, как не ты?
Финикин отбивался, как мог:
— По-вашему, я всех должен угощать? Вас двадцать пять едоков в классе. Да по другому «борту» еще столько же облизывается. Моим родителям на полсотни ртов не напастись.
— Давись сам, — отвечали ему юнги. — Только слопай поскорее и кончай эту канитель. Не порти нам настроение.
— Дневальный! — требовал Росомаха. — Гаси свет!
Один лишь Джек Баранов отмолчался в этих спорах.
— А ты что? — спросил его Савка.
— У меня на этот счет свое мнение.
* * *
В соседних классах радистов уже стала попискивать, как мышь в подвале, морзянка: та-ти-ти, та, та-та-ти, ти-та… Сначала робкая и сбивчая, она все чаще взрывалась каскадами бравурных передач. Уже появились юнги-мастера, гнавшие количество знаков по секундометру — все быстрее, все больше. Рота радистов, чтобы юнги не потеряли чуткость руки, была освобождена от тяжелых работ — валки леса, пилки дров и прочего.
Такая же морзянка проникла и в классы роты рулевых. Только здесь она беззвучно билась в пучках света. Старшина Фокин отщелкивал ее на клавишах Ратьера, и рулевые по проблескам фонаря хором читали слова, а потом и целые фразы:
— По пра-во-му бор-ту и-ме-ю бар-жу с топ-ли-во.м…
Флажный семафор казался юнгам труднее. Допустим, дается «веди»: правая рука держит флажок горизонтально. Но при чтении сигнал виден читающему зеркально: для него флажок реет уже не справа, а слева. Фокин не спешил. Поначалу писал флажками простые обозначения: «вызываю на разговор», «понял», «не разобрал», «повтори», «передвинься», «не могу принимать». Затем старшина стал писать текст.
— Не бойтесь, буду давать медленно.
Класс рулевых загудел, прочитывая слова, и отдельные ошибки одиночек потерялись в общем правильном хоре.
— Како… он… рцы… аз… буки… люди… мягко.
Фокин дал отмашку «оканчиваю». Получилось слово «корабль». Быстрее всех выдал шестьдесят знаков в минуту Федя Артюхов. Фокин обрадовался;
— Ставлю тебе пятерку. Первая в вашем классе! — И добавил: — А сейчас открою один секрет, известный всем сигнальщикам флота. Мы никогда не разводим руки так широко, как это делает новичок, стараясь, чтобы его поняли. Смотрите, в чем заключается секрет стремительной передачи семафора…
Фокин стал писать. Но руки старшины при этом не разлетались в стороны, как это рисуют на картинках. Руки мелькали лишь впереди корпуса. Фокин сократил разМаХ Флажков и Движения его рук стали взрывчато — краткими, напоминая жесты экспансивного человека при разговоре.
— Только так — сказал он, окончив передачу. — Можно ставить рекорды, если уверен, что тебя поймет читающий. Издали-то даже сокращенные размахи рук читаются легко. Особенно — на фоне неба.
Следующий урок — устройство рулей, поворотливость и маневренность корабля при эволюциях. Вел этот предмет инженер-капитан третьего ранга Плакидов, человек бывалый и строгий. Он не делал никаких скидок на то, знаком юнга с физикой или нет. Плакидов в случае недоразумения говорил:
— Удивляюсь! Чему вас в школе учат?
Урок, ответственный и трудный, начался.
— Для начала повторим пройденное, — сказал Плакидов, ни на кого не глядя. — Юнга Огурцов!
— Есть юнга Огурцов.
— Прошу. Составные части руля.
— Есть! Плоскость руля называется пером, ось вращения — баллер. Баллер связан с румпелем и рулевым приводом, который ведет к штурвалу на мостик. Передняя кромка руля, что прикасается к ахтерштеаню, называется рудерписом, а нижняя кромка — пяткой.
— Ты забыл гельмпорт и рудерпост. Повторить!
— Есть. — Савка, недовольный собой, садится на место.
— Юнга Баранов, что вам известно о «гитаре»?
— «Гитарой» моряки зовут рулевой привод Дэвиса.
— Прошу. Устройство.
Класс слушает, как Джек с трудом выгребается из гаек с ползунами и червячно-дифференциальных редукторов… Выгребся!
— Ставлю четыре, — говорит Плакидов. — Юнга Поскочин…
Тягостное молчание класса рулевых.
— Нет Поскочина? Дежурный!
— Есть дежурный, — поднимается с места Финикия.
— Почему отсутствует юнга Поскочин?
— В роте уборку делает. Он к занятиям не допущен. У своего же товарища банку вишневого…
Игорь Московский резко дергает Финикина за подол голландки, заставляя его прервать гневное прокурорское выступление.
— Тогда, — говорит Плакидов, — вам, Финикнн, придется ответить за отсутствующего Поскочина. Для начала обрисуйте нам процессы, происходящие при работе винта правого шага, и явление отбрасываемой струи. Предстоит похудожничать, а потому идите к доске.
Финикин берет мел, но до рисования ему далеко.
— Ну, винт… — говорит он.
— Так. Винт! — охотно подтверждает Плакидов, вышагивая по классу.
— Он работает…
— Так. Работает.
— Ну, он правого шага. Крутится в эту сторону…
— В какую «эту»? — возмущается Плакидов, забравшийся тем временем в угол класса. — Флотский язык точен! Представьте себя наблюдателем работы винта правого шага… Что вы наблюдаете?
Финикин, надувшись, отмалчивается у доски:
— Значит, ничего не наблюдаете… Ни завихрений, ни сил реакции? — Плакидов удручен. — О чем вы думаете?
— Забыл… — сознается Финикин.
— Садитесь. Для развития памяти ставлю вам двойку.
— Не успел, — оправдывается Финикин. — Расстроился вчера.