— Не знаю, как сложится моя карьера далее, но хотелось бы год-два провести на эскадре, чтобы выпла-вать ценз.
На этот раз — ценз адмиральский, без которого не будет дальнейшего продвижении по службе. Диков, это понимал.
— А где я возьму для вас эскадру?
Балтийский флот все, что имел, оставил возле Цусимы, и теперь даже маститые флотоводцы рады-радешеньки командовать учебными отрядами. Иван Михайлович полистал свои бумаги:
— Берите торпедно-пристрелочную станцию у Копорья.
— А нет ли дела для меня поживее?
— Живо преподавать в Минные классы пойдете?
— Не пойду. Скучно.
— Дача у вас под Питером есть?
— Была. Продали. Жалеем.
— Тогда лучше дачного места, чем эта торпедная станция на берегу озера, вам в жизни не найти.
* * *
Только теперь, перешагнув за полвека, Коковцев, травмированный Цусимой и ее последствиями, начал предаваться мучительным размышлениям о моральной сути военного дела, которому всегда останется предан человек с настроениями патриота. Пора решить: что это за т и п, однажды и навсегда давший присягу? Если он только паразит, даром пожирающий блага народа и ничего путного сам не производящий, то стоило ли ему, Коковцеву, столь нелепо и безрассудно отдавать жизнь в угоду присяге? Однако, поразмыслив, адмирал склонялся к убеждению, что служение воинское все-таки самое непогрешимое на свете, если, конечно, отдаваться ему целиком. И, придя к такому выводу, Владимир Васильевич испытал душевную тревогу от мысли, что зловещая и капризная фортуна воспрепятствовала ему завершить до конца многое и полезное, к чему он всегда устремлялся.
— Карьера не удалась, — честно признался он Ольге.
Она рассудила это на свой лад, чисто по-женски:
— Но ведь получил орла на эполеты, нашил на штаны золотой лампас адмирала… Владя, что с тобой про исходит?
— Ничего, кроме… старости! Иногда мне хочется снова бродягой-мичманом открыть калитку в том саду, в котором ты играла в крокет с тремя кретинами-женихами. Все-таки, согласись, я тогда очень быстро разогнал… этих комаров!
— Ты же всегда, Владечка, был неотразимый…
Военные люди знают: когда кончается война , начинается служба . Коковцев за время войны отвык от службы, теперь с некоторой ревностью наблюдая, как «набирают обороты», опережая его, приятели былых лет, даже молодые офицеры. Правда, никаких претензий к выдвижению Николая Оттовича фон Эссена у него не возникало. Любимый ученик адмирала Макарова, Эссен никогда не имел протекции свыше, напротив, его горячий и независимый характер мог только повредить карьере. Эссен не имел ничего, кроме личной отваги, больших знаний, энергии и золотой сабли за Порт-Артур с надписью: «ЗА ХРАБРОСТЬ».
— Я съезжу на станцию, — сказал Коковцев жене…
Накануне Ольга Викторовна завела с мужем серьезный разговор — нельзя же, доказывала она ему, трех сыновей подряд отдавать морской службе, такой опасной и тревожной:
— Подумай сам, а вдруг что-либо опять случится?
— Никто как Бог, — отвечал Коковцев…
В пустой квартире остались двое — он и она!
— Владя, — сказала Ольга Викторовна, — когда ты станешь помирать, вспомни, пожалуйста, что в этом мире тебя любила женщина, много прощавшая тебе… Это была я!
Владимир Васильевич даже растерялся:
— Оля! Не говори, пожалуйста, загадками.
— Ты уедешь на станцию, со мною нет даже Игоря, только прислуга. А я одна в этой квартире. Не спорь. Я замечаю, как ты постепенно удаляешься от меня, стано вясь чужим.
Чтобы отвести ее подозрения, он сказал:
— Ну, хорошо. Собирайся. Едем вместе…
Коковцеву отвели на станции маленький домик с кухонькой и верандой, из спальни открывался лирический пейзаж с озером. Темный лес не колыхнулся даже веточкой, на глади воды тихо дремали усталые чайки. После первой ночи на Копорском озере Ольга Викторовна призналась:
— Хорошо бы нам и остаться здесь на веки вечные. Столько уже пережито, и не знаю, что еще пред стоит пережить…
Свободного времени было девать некуда, и, чтобы не терять его зря, Коковцев выписал из города испанские словари, ибо переписка с адмиралом Сервера продолжалась.
— Владя, зачем это тебе? — спросила жена.
— Не знаю, честно говоря… Наверное, от скуки. А может, чем черт не шутит, еще придется помирать в Испании.
— Нет, Владечка, я останусь в своем, доме… Однажды их навестил Коломейцев; мужчины пили коньяк, лениво шлепали на своих шеях докучливых ингерманландских комаров, Николай Николаевич шутливо бранил Петра I.
— Тоже мне нашелся «великий»! Выбрал местечко — комары, болота да клюква.
Коковцев спросил — что слышно о бюджете?
— Опять двести миллионов в дефиците.
— Как же строить флот и армию?
— А вот так и строят… нам не привыкать. Но теперь, — сказал Коломейцев, — в Думе новая буза: эти садисты из кадетской партии требуют отставки заслуженных адмиралов.
— Каких, каких? — спросил Коковцев, закусывая.
— Заслуженных . И ты попал в их черный список.
— Оля, ты слышишь, что сказал Николай Николаевич?
Из потемок притихшей спальни вздохнула жена:
— Слышу. Я давно этого ожидала…
* * *
Коковцев не вникал во внутреннюю политику государства, убежденный, что его ненависти к Государственной думе вполне достаточно для верной оценки всего происходящего за горизонтами его карьеры. Но за внешней политикой стран он следил, будто разумный кот за мышами, некстати расшалившимися… Во время русско-японской войны цинский Китай, пропитанный расовыми предрассудками, не показал себя другом России, напротив, каждая победа японцев вызывала среди китайцев бурную радость. «Желтый» империализм устраивал Пекин более империализма «белого». Однако усиление Японии на Тихом океане устрашило в первую очередь тех, кто и напитал японскую агрессию против России — США и Англию. Царизм занял на Дальнем Востоке оборонительную позицию, а Япония, аннексируя Корею и беспощадно эксплуатируя Китай, начала искать у Петербурга поддержки против захватнических планов тех же англичан и американцев. Китай, между тем, радуясь ослаблению России, усиленно закупал оружие в Японии, модернизируя армию на европейский лад, чтобы направить ее против беззащитной Монголии, просившей защиты у Петербурга.
Поздней осенью вернулся из плавания Никита.
— Ты чем-то огорчен, папа? — спросил он отца.
— Дума требует от флота искупительных жертв. Торговля с Адмиралтейством — как на базаре! Если флот удалит в отставку дюжину адмиралов, кадеты с остолопами-октябристами согласны вотировать ассигнования на развитие флота.