– Видимо, ты прав, Делорен. Возьмите этого человека!
Но в этот миг, расталкивая гостей, появился граф де Кревкер.
– Одну минуту, государь! Этот человек ни в чем не виновен. Он мой гость, и мой слуга проводил его в Лувр.
– Зачем?
Кревкер взглянул на Майсгрейва. Он помнил их ночной разговор, однако король ждал ответа. И граф, не только воин, но и искушенный дипломат, нашел выход.
– Ваше величество, этот человек, сэр Филип Майсгрейв – тот англичанин, с которым я имел честь сразиться на Йоркском турнире и который победил не только меня, но и всех тех великолепных бойцов, что прибыли со мною из Бургундии. Он редкостный мастер боя, и я хотел представить его вам, чтобы вы внесли его в список участников турнира, что должен вашей милостью состояться через несколько дней. Поверьте, сир, вы получите истинное наслаждение.
В продолжение всей этой речи Людовик не сводил подозрительного взгляда с лица Майсгрейва. Когда же граф умолк, он лишь с сомнением проворчал:
– Хороший боец… Да еще и йоркист. Однако… Мы ничего не имеем против.
И тут же, словно у него мелькнула новая идея, он повернулся к Делорену:
– Ты ведь не любишь этого человека, шотландец?
– Этот человек – мой злейший враг.
– И ты бы хотел сразиться с ним?
– О, государь! – Глаза шотландца выразительно сверкнули.
– Что ж, у тебя будет такая возможность. Вас обоих внесут в список участников турнира и позволят сразиться друг с другом. Но это будет не обычная рыцарская забава. Придется биться насмерть. Это придаст пряный привкус нашему турниру и позабавит гостей. Вы довольны, граф Кревкер? Ваш протеже будет участвовать.
– Я благодарен вам, ваше величество. Остается только посочувствовать этому шотландцу.
– Клянусь преблагой Девой Клерийской, вы можете не волноваться! Я уже имел возможность убедиться, на что способен мой Делорен. И я ставлю на него. Выходит, интересы Франции и Бургундии вновь не сходятся: ведь вы-то, несомненно, будете стоять за своего йоркиста?
С этими словами король удалился.
В тот вечер не могло быть и речи о свидании с Ричардом Невилем. Майсгрейв сразу стал настолько заметной фигурой, что даже Кревкер не рискнул бы их свести сейчас. Однако граф уговорил Делателя Королей втайне принять английского рыцаря завтра в назначенный после полудня час у себя в Нельской башне.
Празднество между тем шло своим чередом. На другой день с утра у монастыря Святой Троицы разыгрывали мистерию, которую отправился смотреть едва ли не весь Париж. В грандиозном представлении участвовали более двухсот профессиональных актеров, и все это встало городу в копеечку.
Хотя и знать, и простолюдины толпами стекались на представление, ни граф Уорвик, ни королева Маргарита не присутствовали на мистерии. Анна же и молодой Ланкастер повсюду появлялись вместе, радуя взоры своей юностью и красотой, а также согласием, какое царило между ними. Филип, пребывавший теперь в свите графа Кревкера, не спускал с них глаз, и каждый взгляд, каждая улыбка, которую Анна дарила юному претенденту на престол, ранила его сердце, как лезвие.
У расположившихся неподалеку от бургундцев принца и его невесты была значительная свита, состоявшая из эмигрантов-ланкастерцев. Майсгрейв узнавал многих из них. Это были представители аристократических родов, феодалы из древнейших фамилий, все еще надменные, однако уже лишившиеся былого лоска, неважно одетые, озлобленные и раздраженные. Эти изгои плотным кольцом окружали принца Уэльского и Анну Невиль. Грядущий союз этих молодых людей обнадеживал их, они видели в нем залог скорого возвращения на родину, в вотчины, коих лишил их король-узурпатор.
Анна сидела на небольшом возвышении, так что шлейф ее ослепительно зеленого платья волнами струился по помосту. Принц Эдуард устроился у ее ног и, посмеиваясь, обменивался репликами с невестой по поводу представления. Девушка казалась спокойной: она отвечала Эдуарду, смеялась вместе с ним, но чаще всматривалась в толпу, порой склоняя голову. Филип не видел ее лица, но, когда ветер относил в сторону легкое белое покрывало, он мог разглядеть ее поникшие плечи, открытую спину, тонкую склоненную шею. Ему пришло в голову, что, несмотря на величие, окружающее ее, она кажется хрупкой, одинокой и беззащитной.
Анна оглянулась. Филипу показалось на какой-то миг, что она заметила его, но взгляд ее скользнул мимо, она что-то сказала, склонившись к Эдуарду, а через минуту уже хохотала, и ее звонкий мальчишеский смех долетал до рыцаря. Филип вздохнул. Ему нестерпимо хотелось, чтобы она оглянулась вновь, чтобы он мог подать ей какой-либо знак. Но девушка, казалось, вся ушла в созерцание мистерии и не отводила глаз от гигантского помоста, на котором были представлены сцены из произведений Гомера, ставших необычайно популярными в то время при дворе.
Перед восхищенными зрителями разыгрывалось похищение Елены Прекрасной. Прямо по площади плыл корабль Париса, из помоста вырастали стены Трои, актеры в странных костюмах, в каких, по мнению постановщиков пятнадцатого столетия, должны были щеголять древние греки, яростно сражались, обагряясь клюквенным соком; из ворот монастыря выкатывался огромный, величиною с дом, троянский конь, из которого высыпали воины-ахейцы. Зрители восторженно рукоплескали. Филип снова глядел на Анну.
Девушка сидела, немного подавшись вперед, и, казалось, кроме развертывающегося перед нею действа, ничего не замечала. Больше она ни разу не оглянулась.
По окончании грандиозного зрелища, когда знать разъехалась передохнуть и приготовиться к следующему увеселению, Майсгрейв отправлялся в Нельский отель, чтобы наконец-то довести до завершения возложенную на него миссию. Слуга, заранее предупрежденный о его визите, повел рыцаря через многочисленные дворы, садики и галереи в сторону старой Нельской башни. В переходах сновали лакеи, дворецкие, слышалась английская речь, раздавался женский смех.
Филип не ошибся, решив, что Уорвик изберет для жительства Нельскую башню. Эта твердыня, большей частью пустовавшая, имела громкую недобрую славу. Когда-то тут обитала развратная французская королева Маргарита Бургундская, принимавшая здесь любовников, коим было несть числа. Говорят, эта королева так боялась, что ее тайна откроется, что ни один из тех, кто познал ее ласки, не оставался в живых, и их изрубленные тела порой находили в волнах Сены. Однако Делатель Королей своей резиденцией избрал именно эту башню.
Когда Филипа ввели, рыцарь не сразу обнаружил Уорвика в полутемном покое. Он огляделся. Стены были сложены из крупных, грубо отесанных камней, на которых кое-где висели охотничьи трофеи да начищенное до блеска оружие. Над головой нависал темный свод, в центре которого скалила зубы каменная химера. Вдоль стен были расставлены тяжелая дубовая мебель и покрытые коврами сундуки. Свет проникал только сквозь узкие словно щели окна, и в нише одного из них Майсгрейв различил самого Делателя Королей. Рыцарь приблизился, однако поначалу Уорвик даже не взглянул на него. Восседая в огромном резном кресле, граф держал на руке крупного миланского сокола. Перед ним стоял слуга с подносом, полным кусочков нарезанного мяса. Граф гладил и кормил птицу, ласково приговаривая. Сокол время от времени расправлял крылья и жадно глотал угощение.