— Возможно, вам все же удалось уговорить Эмили сказать ему правду? Может, после одного из визитов в ваш центр?
— Возможно, — согласилась Стефани. — Но при каждой встрече Эмили повторяла одно и то же: она еще ничего не сказала отцу ребенка. И не хочет ничего ему говорить. А в последний раз мы виделись в день ее смерти.
Когда лязгнули тяжелые стальные двери, доктор Фейнштейн даже подпрыгнул, и Джордан тут же решил, что будет совсем нетрудно убедить его больше сюда не приходить.
— Сюда, доктор, — словно змей-искуситель, произнес Джордан, указывая на узкую лестницу, ведущую в комнату для свидания с адвокатом в тюрьме.
Надзиратель, отпиравший дверь, мрачно ухмыльнулся, продел пальцы под ремень и сообщил, что Крис уже идет.
— Интересный парень, — заметил Джордан, присаживаясь на стул в маленькой душной комнате.
— Вы о Крисе?
— Нет, о надзирателе. — Он откинулся на спинку стула и скрестил руки на животе, наслаждаясь произведенным впечатлением: доктор Фейнштейн стал белее мела. — Помните правила этого свидания?
Доктор Фейнштейн с видимым усилием оторвал взгляд от двери.
— Правила? А-а, да. Но хочу еще раз повторить: моя главная цель — излечить разум Криса, и для его же блага необходимо в спокойной обстановке проанализировать тот период времени, когда его душевное здоровье было нарушено.
— Вам придется «излечивать» его другим путем, — решительно возразил Джордан, — не обсуждая преступления, вообще не касаясь данного дела.
Доктор Фейнштейн опять попытался настоять на своем.
— Что бы ни сказал Крис, существует врачебная тайна, — заявил он. — И нет необходимости в вашем присутствии при нашей беседе.
— Во-первых, — не согласился Джордан, — при крайних обстоятельствах врачебную тайну можно и нарушить. А убийство первой степени — одно из таких. Во-вторых, ваши отношения с моим подзащитным не идут ни в какое сравнение с моими с ним отношениями. Если он сейчас и будет кому-то доверять, доктор, то только мне. Потому что, вполне вероятно, вы сумеете сохранить ему разум, но только я способен сохранить ему жизнь.
Психиатр не успел ответить, как в двери уже стоял Крис. При виде доктора Фейнштейна на его лице заиграла улыбка.
— Здравствуйте, — сказал он, — видите, я, как бы это сказать… сменил адрес.
— Вижу-вижу, — засмеялся доктор Фейнштейн, так непринужденно опускаясь на стул, что Джордан с трудом мог поверить, что этот человек всего несколько минут назад трясся на пропускнике. — Адвокат любезно согласился устроить мне свидание с тобой. Я так полагаю, он будет присутствовать при нашем разговоре?
Крис бросил взгляд на своего адвоката и пожал плечами. Джордан решил, что это очень хороший знак. Он опустился на оставшийся свободный стул и положил руки на стол.
— Может, начнем с твоего самочувствия? — заговорил доктор Фейнштейн.
Крис взглянул на Джордана.
— Знаете… я чувствую себя неловко, когда он здесь.
— Сделай вид, что меня здесь нет, — посоветовал Джордан, закрывая глаза. — А я сделаю вид, что сплю.
Крис передвинул свой стул и поставил его так, чтобы не видеть лица адвоката.
— Сначала мне было очень страшно, — начал жаловаться он психиатру. — Но потом я решил, что если держаться особняком, то ничего страшного. Я попытался просто не обращать на окружающих внимания. — Он уставился на ноготь большого пальца.
— Наверное, ты о многом хочешь поговорить.
Крис пожал плечами.
— Наверное. Я тут перебросился парой слов со своим сокамерником, Стивом. Он нормальный парень. Но есть вещи, которые я не могу никому рассказать.
«Молодец!» — подумал про себя Джордан.
— Ты хочешь об этом поговорить?
— Нет, — ответил Крис. — Но думаю, что должен. — Он взглянул на психиатра. — Иногда кажется, что голова у меня вот-вот расколется. — Доктор Фейнштейн кивнул. — Я узнал, что Эмили была… что у нас должен был родиться ребенок.
Он помолчал, как будто ожидая, что сейчас вклинится Джордан — правозащитник, ангел-мститель — и скажет, что это касается непосредственно дела и обсуждать это нельзя. В наступившем молчании Крис сцепил руки и с силой сжал пальцы, чтобы боль не позволяла отвлечься.
— Когда ты узнал? — спросил доктор Фейнштейн, пытаясь ничему не удивляться.
— Два дня назад, — прошептал Крис. — Когда было уже слишком поздно. — Он поднял глаза на собеседника. — Хотите узнать, что мне приснилось? Психиатры ведь любят толковать сны, правда?
Фейнштейн засмеялся.
— Последователи доктора Фрейда любят. Я не психоаналитик, но рассказывай.
— Здесь мне сны снятся редко. Оно и понятно: двери всю ночь лязгают, каждые несколько минут один из самых надоедливых надзирателей ходит вдоль камер и светит фонариком всем в лицо. Поэтому то, что мне удалось крепко заснуть, уже само по себе удивительно. Как бы там ни было, мне приснилось, что она сидит рядом со мной — я говорю об Эмили — и плачет. Я обнимаю ее и чувствую, как она вся сжимается, остаются лишь кожа да кости, поэтому я обнимаю ее чуть крепче. Но она только сильнее начинает рыдать и все больше сжиматься, и внезапно становится почти пушинкой, а я опускаю глаза и вижу, что держу на руках ребенка.
Джордан неловко поерзал на стуле. Когда он оставался на этот сеанс, то думал лишь о том, как защитить Криса с точки зрения закона. Сейчас он начал понимать, что отношения между психиатром и пациентом в корне отличаются от отношений между адвокатом и подзащитным. Адвокат оперирует только фактами. Психиатр обязан извлекать на свет чувства.
Джордан не хотел слушать о том, что чувствует Крис. Он не хотел слушать о том, что ему снится. Это означало бы проникнуться участием — плохая идея, если занимаешься юриспруденцией.
Он мельком взглянул на Криса, которого выжали и он, и доктор Фейнштейн, только что наизнанку не вывернули.
— Почему, как ты думаешь, тебе приснился этот сон? — спросил доктор Фейнштейн.
— Ох, я… еще не закончил. Сон продолжался. — Крис глубоко вздохнул. — Я держал этого ребенка и видел, что он кричит. Как будто хотел есть, но я не мог придумать, чем же его накормить. Он кричал все сильнее и сильнее, я начал с ним разговаривать, но бесполезно. Поэтому я поцеловал ребенка в лоб, а потом встал и ударил его головой о землю.
Джордан закрыл лицо руками. «Боже, Крис, — молча молился он, — не давай повода вызывать Фейнштейна в качестве свидетеля!»
— Что ж, любой психоаналитик сказал бы, что таким образом ты пытаешься вернуться в так называемое «детство» своих настоящих отношений, — улыбнулся доктор Фейнштейн. — Но я скорее сказал бы, что ты был очень огорчен, когда ложился спать.
— В школе мы проходили курс психологии, — продолжал Крис, как будто не слыша его. — Кажется, я могу понять, почему во сне Эмили превратилась в ребенка — каким-то образом в своем воображении я связал их образы. Я даже понимаю, почему пытался его убить: тот парень Стив, о котором я уже говорил, мой сокамерник… он здесь потому, что закачал своего ребенка до смерти. Я постоянно думал об этом, когда ложился спать.