Джеймс покачал головой.
— Я не могу.
— Понятно, — сказал Джордан, хотя на самом деле ничего не понимал. — Можно узнать почему?
На часах ожила беззастенчивая кукушка: крошечная обитательница часов высунулась наружу семь раз подряд.
— Вообще-то нет.
Первым нашелся Джордан.
— Вы, надеюсь, понимаете, что единственный способ оправдать Криса — это посеять в душах присяжных обоснованные сомнения. А ваши показания как хозяина оружия уже сами по себе могут заронить зерна сомнения.
— Я понимаю, но отказываюсь, — стоял на своем Джеймс.
— Ах ты сволочь! — перед ширмой, скрестив руки на груди, остановилась Гас. — Эгоистичная, жалкая сволочь! — Она подошла к мужу настолько близко, что ее злость наэлектризовала его волосы. — Объясни ему, почему ты не станешь этого делать. — Джеймс отвернулся. — Объясни! — Она обернулась к Джордану. — Дело вовсе не в том, что он боится выступать в суде, — категоричным тоном заявила она. — Дело в том, что, если Джеймс предстанет перед судом, он больше не сможет делать вид, что все происходящее лишь ужасный ночной кошмар. Если он выступит в качестве свидетеля, то ему придется активно защищать собственного сына… а это означает, что изначально существовала проблема. — Она с отвращением фыркнула.
Джеймс рванулся мимо жены из комнаты.
Некоторое время Джордан и Гас хранили молчание. Потом она снова опустилась на стул напротив адвоката и принялась перебирать столовое серебро, стоящее в пивной кружке, отчего оно звенело о керамический край.
— Я могу внести его в список свидетелей, если он передумает, — заверил Джордан.
— Не передумает, — ответила Гас. — Но вы можете задать мне все вопросы, которые собирались задавать моему мужу.
Джордан удивленно приподнял брови.
— Вы видели Эмили с Крисом, когда они входили в кабинет, где хранится оружие?
— Нет, — ответила Гас. — Честно признаться, я даже не знаю, где Джеймс держит ключи. — Она поскребла ногтем большого пальца по дутой кружке. — Но ради Криса я скажу все, что нужно.
— Да, — пробормотал Джордан, — не сомневаюсь.
Неписаное тюремное правило: убийцы детей не знают покоя. Если они идут в душ, их вещи бросают в душевую кабинку. Если сидят на унитазе, к ним вламываются без предупреждения. Если они спят, их будят.
Количество пребывающих в режиме средней изоляции сократилось — предположительно всему виной большой приток арестованных после рождественских праздников. Двоих сокамерников Криса и Стива тоже перевели. Одного отправили в режим строгой изоляции за то, что плюнул в надзирателя, второй отсидел свой срок и был отпущен. Когда эти двое были уже вне игры, Гектор снова начал кампанию по травле Стива.
К несчастью, Крис продолжал делить с ним камеру.
Однажды в понедельник, когда Крис спал, Гектор принялся стучать по прутьям камеры. Об уединении в тюрьме можно было только мечтать, особенно в те периоды, когда камеры не запирались. Но даже если двери камеры открыты, не станешь же без приглашения входить внутрь. А если заключенные спят, их оставляют в покое.
И Стив, и Крис подскочили на койках от стуков Гектора, который решил поиграть ножками складного стула на прутьях решетки, как на ксилофоне.
— О-о! — ухмыльнулся он, словно только что их заметил. — Вы, ребята, спали?
— Господи, — воскликнул Крис, свешивая ноги с койки, — да что с тобой?
— Нет, профессор, — сказал Гектор, — это с тобой что? — Он перегнулся через порог, стало слышно его несвежее после ночи дыхание. — Похоже, теперь все логично. Делитесь впечатлениями?
Крис потер глаза.
— О чем, черт побери, ты говоришь?
Гектор наклонился ближе.
— А ты думал, я не узнаю, что ты убил свою девушку, потому что она носила твоего ребенка?
— Ублюдок! — воскликнул Крис, и его руки сомкнулись на шее Гектора.
Он почувствовал, как его оттягивает Стив, и сбросил его руки, всю силу и волю сосредоточив на том, чтобы удавить этого урода, который посмел озвучить такую грязную ложь.
Ему даже не пришло в голову подумать, каким образом эта информация получила огласку. Может быть, Джордан сказал об этом медсестре, а в это время за дверью мыл пол один из заключенных. Может быть, их разговор подслушал надзиратель. Возможно, эта информация просочилась в газеты, которые лежали в комнате отдыха.
— Крис, — раздался из-за спины слабый голос Стива, — отпусти его.
Но внезапно Криса взбесило то, что все здесь — в этом аду — будут считать его таким же, как Стив. Огромная разница — общаться со Стивом по собственной воле или потому, что больше не с кем общаться.
Гектор выпучил глаза, его щеки надулись и стали синюшного цвета, однако Крису казалось, что он никогда не видел ничего прекраснее. Но неожиданно ему заломили руки за спину и надели наручники, а от удара по шее он упал на колени. К Гектору, которого держал второй надзиратель, постепенно возвращались обычный цвет лица и речь.
— Ах ты, сучонок! — заорал он, когда Криса тащили из блока. — Ты за это еще ответишь!
Только оказавшись у пропускника, Крис смог поинтересоваться, куда же его ведут. Но даже тогда ему никто не ответил.
— Ты ведешь себя, как животное, — сказал конвоир. — И обращаться с тобой будут, как с животным.
Он завел Криса в одиночную камеру. Прежде чем снять наручники, надзиратель заглянул под матрас. Подушки на койке не было.
Без лишних слов конвоир освободил его от наручников и вышел из камеры.
— Эй! — крикнул Крис, бросаясь к крепкой стальной двери со щелью для подносов с едой. — Вы не можете меня тут оставить! Вызовите мне врача!
Где-то в глубине коридора раздался смех.
Крис опустился на пол и безрадостно огляделся. В конечном итоге, надеялся он, во всем разберутся — после того как он отбудет наказание. А пока он застрял в этой дыре одному Богу известно насколько. Эту крошечную камеру не убрали после предыдущего узника. В углу — лужа блевотины, по одной из стен размазаны фекалии.
Он подтянул колени к груди и сел, прижавшись к двери. Его мутило от каждого вздоха.
В 12.15 в щель просунули обед.
В 14.30 мимо карцера в спортзал отправились заключенные из режима строгой изоляции. Один из них плюнул в щель, слюна попала Крису на спину.
В 15.45, когда в спортзал отправились заключенные из режима средней изоляции, Крис снял рубашку и просунул ее под дверь — плоская «лужа» из ткани. Он дождался, пока под топот ног на рубашку что-то упало, и аккуратно втащил ее назад. Кто-то — он решил, что Стив, — бросил ему ручку.
Крис попытался писать на стене, но ручка по бетону не писала. Равно как и на металлической койке, и на душевой кабинке. Оставалось одно. Следующие три часа, оставшиеся до ужина, Крис исписал свои тюремные штаны и рубашку — беспорядочные рисунки, напомнившие ему художественную мазню Эмили.