Порой вера кесаря в то, что его любят, затмевала здравый смысл. Светорада же понимала, что Николай ни за что не допустит еще одного брачного скандала в Македонской династии. Да и ей он теперь больше враг, чем покровитель. К тому же она знала, что патриарх будет действовать, исходя из своих политических планов. Возможно, что Николай поддерживает связь с Андроником, – она еще не забыла, как он при ней отправлял к мятежнику гонца. И ему ничего не стоит отказать своему любимцу Александру, чтобы не терять расположения того, кого сейчас так опасаются в Византии.
Княжна оказалась права. Ибо уже через день Александр ворвался в ее покои сам не свой, бушевал, сбрасывал с поставцов хрупкую посуду, срывал занавеси, привел в ужас всех служанок княжны, которые разбежались кто куда, упорхнули, как стая перепуганных птиц.
– Николай отказал мне! – кричал Александр. – Мне, своему кесарю! Да как он смеет!
– Теперь, наверное, ты понимаешь, как тяжело приходится твоему брату, – довольно хладнокровно произнесла Светорада. Она осторожно обошла осколки битой посуды и прикрыла ставни, чтобы крики самбазилевса не были слышны за пределами дворца Дафны.
Ее спокойствие подействовало на Александра отрезвляюще. Он перевел дыхание, заговорил уже более сдержанно. Сказал, что ранее он тоже поддерживал Николая. Александру не нужна ни властная Зоя Карбонопсина, ни ее ублюдок. Светораду покоробило, как он отзывается о ребенке, причем о своем крестнике, но когда Александр сказал, что до появления этого бастарда он был единственным наследником престола, она поняла, почему кесарь не любит маленького порфирородного [112] Константина. Брак Льва и Зои сразу сделает Константина более предпочитаемым наследником, чем Александр. А еще Светорада, несмотря на всю свою влюбленность в кесаря, отметила, что не представляет Александра хорошим правителем для столь мощной державы, как Византия.
Она отвлеклась от своих мыслей, заметив, что Александр пристально смотрит на нее. Какой– то незнакомый, серьезный и озадаченный взгляд.
– Ксантия, а отчего у нас до сих пор нет детей?
Светорада почувствовала, как у нее внутри разлился свинцовый холод. Она знала, что бесплодна… Очень скоро Александр начнет догадываться… Но он заговорил, скорее обращаясь к себе, чем к ней:
– Мои дети родились, когда я был еще совсем юным. С тех пор… – Он махнул рукой. – А у тебя есть сын Глеб, который живет со своим отцом. Ксантия, не пора ли нам с тобой подумать о своих детях, твоих и моих?
– Все в руках Божьих, – тихо произнесла княжна, склоняя голову.
Но ее смирение сейчас только раздражало Александра.
– Я полюбил тебя за то, что ты отличалась от этих святош и лицемерок! Не смей уподобляться им! Ты становишься неинтересной мне!
Светораду эти слова напугали. Так сложилось, что, решившись на связь с Александром, она многое потеряла. Могла и многое приобрести… при условии, что он не разлюбит ее. Если же Александр потеряет к ней интерес, ее наверняка ждет заточение в монастыре.
Княжна встала, глядя прямо в светлые, горящие гневом глаза Александра, резко сорвала с головы покрывало, повынимала заколки из волос, тряхнула головой, так что волосы рассыпались волнами, и начала медленно расстегивать ряд пуговок на своей парчовой столе.
Ей удалось его взволновать, удалось возбудить в нем желание. А вот сама княжна… Она притворялась. Играла в любовь, хотя ей это было неприятно. Напряжение последних дней не прошло для нее бесследно. Светорада просто работала, чтобы опять очаровать Александра; она делала все, что он хотел, была раскованной, развратной, жадной… но бесчувственной. Однако Александр ничего не заметил.
– Роди мне сына, – прошептал он уже в полудреме, когда эта полная безумств и неимоверных плотских фантазий ночь была на исходе. Светорада едва не взвыла: как же она ненавидела эту фразу!
Александр продолжал настаивать на браке с ней, да и Лев вызвался поддержать его в этом вопросе. В Константинополе был созван собор духовенства, на котором обсуждали семейные дела правителей. Поскольку четвертый брак императора уже давно волновал умы, то как– то само собой вышло, что тема развода самбазилевса отошла на второй план. Николай во что бы то ни стало настаивал на сохранении церковных канонов, касающихся браков, его поддерживало большинство православного духовенства, в то время как латинские легаты Папы Римского дали свое добро на брак Льва и Зои, уверяя, что это будет только во благо мира и сохранения преемственности Македонской династии. Эти споры продолжались несколько дней подряд. Особенно злились византийские священнослужители, когда стало известно, что посол императора возвращается из Рима с письменным разрешением Папы.
– Ты предаешь нас латинянам, базилевс! – кричали они Льву. – Ты изменяешь нашей вере!
Император молчал, но его лицо становилось все более замкнутым и упрямым. Сидевший подле него самбазилевс довольно улыбался, но на него сейчас не обращали внимания. Как и не вспоминали, что кесарь тоже выступает против канонов Церкви, требуя развода с женщиной, с которой был обвенчан. То, что супружеские отношения Александра и Софьи давно прекратились, никого не волновало. К тому же, по мнению церковников, подобное воздержание отнюдь не было поводом для развода. А вот то, что их император в четвертый раз хочет жениться, возмущало.
Эти настроения сказывались и на жителях столицы. Не было дворца, монастыря или захудалой корчмы, где бы не спорили на эту же тему. Однажды, когда Зоя Карбонопсина отправилась на службу в церковь, люди просто начали оскорблять ее, в нее кидали камни, и охране пришлось потеснить толпу. Но самое страшное, что такое противостояние императора и Церкви привело к тому, что в Константинополе уже открыто ходили процессии, требовавшие убрать развратного императора, заменив его героем Андроником Дукой. И сколько бы люди императора ни выискивали зачинщиков подобных демонстраций, те были неуловимы.
А потом произошло событие, которое отвлекло всех от Собора духовенства. В Константинополь неожиданно вернулся сын мятежного Андроника – Константин Дука. Оставив своего отца, он тайно прибыл в столицу, кинулся в ноги патриарху и просил быть его защитником перед императором. Константин уверял, что не одобряет мятеж отца против наивысочайшего и августейшего и желает выказать Льву Мудрому свою преданность.
Светорада в числе многих придворных присутствовала на приеме, который Лев дал Константину. Она вспоминала, как был оживлен Александр, узнав о прибытии Константина.
– Мы с ним одногодки, мы росли вместе и всегда дружили, – говорил кесарь. – Странно только, что он обратился за помощью к Николаю, а не ко мне, – добавил он немного обиженно.
– Просто Константин Дука понимает, что Николай сейчас влиятелен как никогда, – заметила Светорада. – К тому же он не сомневался, что патриарх примет его с распростертыми объятиями.