По сей день не знаю, что же пошло не так.
* * *
Стеклянный потолок всегда в тебе.
Стеклянный потолок — это сознание.
Джейкоб Хольцбринк, «Ключи к планете» [28]
До нашего отлета с Земли ходили слухи о четвертой волне: будто за нами по пятам следует флот космических дредноутов на случай, если пушечное мясо в авангарде столкнется с чем-то скверным. Или посольский фрегат, набитый политиками и бизнесменами, готовыми локтями протолкаться в первые ряды, коли инопланетяне окажутся дружелюбны. Неважно, что на Земле не было ни космических дредноутов, ни посольских кораблей; «Тезея» до Огнепада тоже не существовало. Никто не сообщал нам о подобных планах, но солдатам на передовой общей картины не объясняют. Чем меньше те знают, тем меньше могут выдать.
Я до сих пор не в курсе, существовала ли четвертая волна. Никаких признаков ее приближения я не замечал, если это чего-то стоит. Может, мы оставили их барахтаться по дороге к объекту Бернса-Колфилда. А может, они проследовали за нами до самого Большого Бена, подкрались достаточно близко, чтобы разобрать, с чем мы столкнулись, и унесли ноги, когда стало жарко.
Мне очень любопытно, что случилось на самом деле. И добрались ли они до дома.
Оглядываюсь — и надеюсь, что нет.
Под ребра «Тезею» врезалась желейная туша. Лиз качнулся, точно маятник. Шпиндель в другом конце вертушки вскрикнул, словно обжегшись; я едва не ошпарился взаправду — вскрывал на кубрике грушу с горячим кофе.
Ну, началось, подумал я. Мы подошли слишком близко. Они открыли огонь.
— Какого?..
На общей линии вспыхнул огонек — Бейтс подключилась из рубки.
— Только что врубился маршевый. Меняем курс.
— Куда? Зачем? Кто приказал?
— Я, — ответил Сарасти, показавшись из дверей.
Все молчали. Сквозь кормовой люк в вертушку просачивался скрежет. Я пинганул систему промразверстки «Тезея». Фабрика перенастраивалась на массовое производство легированной керамики.
Радиационная защита. Твердотелая, массивная и очень простая, в отличие от управляемых магнитных полей, на которые мы полагались обычно.
Из своей палатки выбралась Банда, моргая спросонья.
— Какого хрена? — проворчала Саша.
— Смотрите.
Сарасти потянулся к КонСенсусу и встряхнул.
Не инструктаж — ураган: гравитационные колодцы и орбитальные траектории, модели напряжения сдвига в аммиачно-водородных грозовых тучах, стерескопические ландшафты, погребенные под фильтрами всех длин волн, от радио до гамма-излучения. Я видел точки излома, и точки перегиба, и нестабильные равновесия. Я видел складки катастроф в пятимерном пространстве. Мои наращения с трудом переваривали такой объем информации; мой биологический полумозг с трудом осознавал вывод из нее.
Что-то пряталось там, внизу, на самом виду.
Аккреционный пояс Бена вел себя скверно. Его хулиганство простым глазом было не заметить; Сарасти пришлось проанализировать траектории чуть ли не всех до последнего планетезималей, [29] скал и крупинок. И ни он, ни их с Капитаном совместный интеллект не могли объяснить этот массив траекторий просто как следствие некоего давнего возмущения. Пыль не успокаивалась; часть ее маршировала по указке чего-то, что даже сейчас протягивало невидимую руку с вершин облачного слоя и срывало обломки с орбиты.
И не все обломки находили цель. Экваториальный пояс Бена постоянно мерцал метеорными вспышками, они были гораздо слабее, чем яркие следы шумовок, практически мимолетны, но в распределение частот не вписывались все упавшие камни. Казалось, по временам отдельные куски орбитального мусора просто выпадают в параллельную вселенную.
Или их что-то проглатывает в нашей. Объект обращался вокруг Бена с периодом сорок часов, так низко, что едва не касался атмосферы, и не был заметен ни в видимом свете, ни в инфракрасном, ни в радиодиапазоне. Он остался бы всего лишь нашей фантазией, если бы одна из шумовок не прожгла огненным следом атмосферу под ним на глазах у «Тезея».
Этот кадр Сарасти зафиксировал и увеличил: яркий инверсионный след пересекал наискось вечную ночь Бена, на полпути неожиданно сползал на пару градусов левее и возвращался в прежнее положение, уже практически выходя из поля зрения корабля. На снимке виднелся луч застывшего света; а посередине его хорошо просматривался сегмент, там, где шумовка отклонилась в сторону примерно на ширину волоса.
Сегмент девяти километров длиною.
— Вот замаскировался, — ошарашенно пробормотала Саша.
— Не слишком удачно, — Бейтс вынырнула из переднего люка и поплыла по ходу вращения корабля. — В отраженном свете предмет неплохо виден, — на полпути к палубе она зацепилась за перила лестницы, по инерции развернулась ногами вниз и опустилась на ступеньки. — Почему мы раньше его не засекли?
— Слабая освещенность, — предположил Шпиндель.
— Не только инверсионные следы. Посмотри на тучи, — действительно, на облачном покрове Бена можно было различить такие же еле заметные искажения. Бейтс ступила на палубу и шагнула к столу. — Следовало раньше заметить.
— Остальные зонды никакого артефакта не наблюдают, — отметил Сарасти. — А этот приближается под более широким углом. Двадцать семь градусов.
— Углом к чему? — переспросила Саша.
— К линии, — пробормотала Бейтс, — между ними и нами.
На тактической диаграмме все видно: «Тезей» падал к планете по предсказуемой дуге, но сброшенные нами зонды не заморачивались гомановскими орбитами [30] — они мчались отвесно вниз, всего на пару градусов отклоняясь от гипотетической линии, соединяющей корабль с центром Большого Бена.
Кроме одного. Который зашел со стороны и разоблачил фокус.
— Чем дальше от нашего курса, тем очевиднее расхождение, — нараспев произнес Сарасти. — Полагаю, в плоскости, перпендикулярной траектории движения «Тезея», объект виден отчетливо.
— Значит, мы в слепом пятне? Увидим его, если сменим траекторию?
Бейтс покачала годовой.
— Это слепое пятно движется, Саш. Оно…
— Отслеживает нас, — Саша втянула воздух сквозь зубы. — С-сука.
Шпиндель вздрогнул.
— Так что это такое? Наша фабрика шумовок?