— Капсулы работают автоматически. Тебе даже пальцем шевельнуть не придется.
— Это не говоря о тех фокусах, что выделывают с мозгом магнитные поля. Мы начнем галлюцинировать с первой секунды, как…
— Отфарадеить скафандры.
— Ага, то есть мы полезем туда глухими и слепыми. Здорово.
— Мы можем оставить световые окна. Инфракрасное…
— Сюзи, это все излучение. Даже если мы замажем шлем черной краской и будем ориентироваться по видеосигналу, радиация просочится через кабельное гнездо.
— Немного, да. Но все же лучше, чем…
— Господи! — от тремора из уголка губ Шпинделя брызгала слюна. — Дай мне поговорить с Ми…
— Я обсудила это с остальной Бандой, Исаак. Мы все согласны.
— Все согласны? Сюз, вы не большинством голосов решаете. Оттого, что ты порезала мозг на мелкие кусочки, каждый из них не получает избирательного права.
— Не понимаю, почему нет. Каждый из нас как минимум столь же разумен, как ты.
— И все они — ты. Только распараллеленная.
— Ты, кажется, без труда воспринимаешь Мишель как отдельную личность.
— Мишель, она… Я хочу сказать — да, вы все — совершенно разные грани, но оригинал ведь только один. Твои альтер э…
— Не называй нас так, — вмешалась Саша. Голос ее был холоден, как жидкий кислород. — Никогда.
Шпиндель попытался отступить.
— Я не имел в виду… ты же понимаешь…
Но Саша ушла.
— И что ты имел в виду? — поинтересовался вместо нее мягкий голос. — Ты думаешь, что я просто… я просто ипостась Мамочки? Думаешь, когда мы вместе — ты наедине с ней?
— Мишель, — жалким голосом пробормотал Шпиндель. — Нет. Я хотел сказать…
— Неважно, — перебил Сарасти. — Не голосуем.
Упырь парил над нами, в центре вертушки, скрытый непроницаемым забралом. Никто не заметил, как он появился. Вампир медленно поворачивался вокруг своей оси, не выпуская нас из виду, пока мы вращались вокруг него.
— Запускаем «Сциллу»; Аманде требуются два солдатика без привязи, вооружение превентивное. Камеры — Диапазон от одного до миллиона ангстрем, экранированные микрофоны, без автономного контроля. К 13.50 всем принять тромбоцитарный стимулятор, дименгидринат [44] и йодистый калий.
— Всем? — переспросила Бейтс. Сарасти кивнул.
— Окно открывается на четыре часа двадцать три минуты.
Он повернулся обратно к хребту.
— Кроме меня, — проговорил я. Вампир замер.
— Я не участвую в полевых работах, — напомнил я.
— Теперь да.
— Я синтет.
Он это знал. Конечно, знал, как и все: невозможно наблюдать систему, оставаясь в ее рамках.
— На Земле ты синтет, — проговорил он. — В Койпере ты синтет. Здесь ты балласт. Делай что говорят.
Сарасти исчез.
— Добро пожаловать в общую картину, — вполголоса пробормотала Бейтс.
Остальные уже расходились. Я глянул на нее.
— Ты знаешь, что я…
— Мы очень далеко забрались, Сири. Невозможно ждать решений твоего начальства четырнадцать месяцев, и ты это знаешь.
Она подпрыгнула с места, пронеслась сквозь голограммы в невесомость центра вертушки, но там остановилась, будто отвлекшись на внезапное озарение, — ухватилась за спинной хребет и развернулась ко мне лицом.
— Тебе не стоит себя недооценивать, — проговорила она. — Как и Сарасти. Ты наблюдатель, верно? Могу держать пари, там, внизу, будет что понаблюдать.
— Спасибо, — отозвался я.
Но я уже знал, зачем Сарасти отправил меня на «Роршах», и наблюдение было не главной причиной. Трое ценных работников — под огнем. Подсадная утка уменьшала шансы каждого из них пострадать до одной четвертой.
* * *
И найдет на тебя Дух Господень, и ты будешь пророчествовать с ними, и сделаешься иным человеком.
1-я Царств 10:6 [45]
— Мы, должно быть, на протяжении почти всей эволюционной истории оставались раздроблены, — сказала мне как-то Джеймс, в те дни, когда мы только знакомились, и постучала себя по виску. — Там внутри места много; мозг современного человека может исполнять десятки мыслительных процессов, не переполняясь. А параллельная многозадачность имеет очевидное преимущество в плане выживания.
Я кивнул.
— Десять голов лучше одной.
— Наша интеграция могла произойти совсем недавно. Некоторые эксперты считают, что мы в определенных обстоятельствах и сейчас можем вернуться к множественным личностям.
— Само собой. Ты — живой пример.
Она покачала головой.
— Я не о физическом разделении. Конечно, мы — почти произведение искусства, но теоретически хирургия вообще не нужна. Достаточно просто стресса, если он будет сильным. И если случится в раннем детстве.
— Шутишь.
— Ну, это в теории, — призналась Джеймс и мутировала в Сашу: — Хрена с два «в теории». Отдельные случаи фиксировались еще полвека назад.
— Правда? — я устоял перед искушением задействовать накладки; рассеянный взгляд мог меня выдать. — Не знал.
— Ну, не то чтобы об этом сейчас было принято вспоминать. В те времена с многоядерниками поступали просто по-варварски — считали это «расстройством» и лечили, будто болезнь какую. То есть оставляли одно из ядер, а остальных кончали. Естественно, убийством это не называли. Говорили «интеграция» и прочая хрень. Вот такие были люди: создавали других людей, подставляли их под пытки и мучения, а потом, когда в них отпадала нужда, — убивали.
Обычно таким тоном при первом знакомстве не разговаривают. Джеймс аккуратно выпихнула Сашу с водительского места, и беседа понемногу вошла в пристойное русло.
Но мне не приходилось слышать, чтобы кто-то из Банды называл друг друга «альтер эго» — ни тогда, ни теперь. В устах Шпинделя это слово прозвучало почти безобидно. Я удивился, с чего они так оскорбились, а теперь сидел в пустой палатке, убивая минуты в одиночестве перед вылетом, и никто не видел, как у меня остекленели глаза после подключения к КонСенсусу.
Слово «альтер» несло на себе столетний груз, сообщил он мне. Саша не ошибалась — было время, когда комплекс многоядерной личности считался «расстройством», болезнью, и его никогда не вызывали намеренно. Специалисты тех лет считали, что множественные личности рождаются спонтанно в невообразимых адских котлах насилия — осколки самостей, принесенные в жертву, чтобы сносить изнасилования и побои, пока дитя прячется в неведомом приюте среди мозговых извилин. Одновременно стратегия выживания и ритуальное самоубийство: бессильные души рвутся на клочья, возлагая на алтарь трепещущие куски себя в тщетной надежде умилостивить мстительных, ненасытных богов — Маму и Папу.