– Ну так вот, на следующий день я вернулся в дом, не зная, чего ждать. Я избавлю тебя от грязных подробностей, но то же самое повторилось. Так и начались наши отношения.
О бог мой, как же больно это слышать!
– И знаешь что, Ана? Мой мир сфокусировался. Стал четким и ясным. Во всем. Оказалось, что именно это мне и требовалось. Она была глотком свежего воздуха. Она принимала решения, избавляла меня от всего этого дерьма, давала мне дышать.
О господи.
– И даже когда все закончилось, мир устоял, не рухнул. И так было до тех пор, пока я не встретил тебя.
Что, черт возьми, я должна на это сказать? Кристиан неуверенно убирает прядь волос мне за ухо.
– Ты перевернула мой мир с ног на голову. – Он закрывает глаза, и когда открывает их снова, все чувства в них обнажены. – Мой мир был упорядоченным, размеренным и контролируемым, но тут в мою жизнь вошла ты со своим дерзким ртом, своей невинностью, своей красотой и со своей безрассудной смелостью… и все, что было до тебя, потускнело, стало пустым и серым… стало ничем.
О боже!
– Я полюбил, – шепчет он.
Я перестаю дышать. Он гладит меня по щеке.
– Я тоже, – тихо выдыхаю я.
Глаза его смягчаются.
– Знаю.
– Правда?
– Да.
Аллилуйя! Я робко улыбаюсь ему. Шепчу:
– Наконец-то.
Он кивает.
– И это помогло мне увидеть все в истинном свете. Когда я был моложе, Элена была центром моей вселенной. Для нее я готов был на все. И она много сделала для меня. Благодаря ей я перестал пить. Стал хорошо учиться… Знаешь, она дала мне уверенность в себе, которой у меня никогда раньше не было, позволила мне испытать то, что, как я думал, никогда не смогу.
– Прикосновения, – шепчу я.
Он кивает.
– Некоторым образом.
Я хмурюсь, недоумевая, что он имеет в виду.
Он колеблется, видя мою реакцию.
«Расскажи мне!» – безмолвно побуждаю я его.
– Если ты растешь с резко негативным представлением о себе, считая себя изгоем, недостойным любви дикарем, ты думаешь, что заслуживаешь быть битым.
Кристиан… ты совсем не такой.
Он замолкает и нервным жестом проводит рукой по волосам.
– Ана, намного легче носить свою боль снаружи… – И снова это признание.
Ох.
– Она направила мой гнев в русло. – Рот его угрюмо сжимается. – По большей части внутрь, теперь я это сознаю. Доктор Флинн одно время неоднократно говорил об этом. И только недавно я увидел наши отношения такими, какими они были на самом деле. Ну, ты знаешь… на моем дне рождения.
Меня передергивает от встающей перед глазами картины: Элена и Кристиан словесно выворачивают друг друга наизнанку.
– Для нее эта сторона наших отношений означала секс, контроль и возможность одинокой женщины позабавиться с живой игрушкой.
– Но тебе нравится контроль, – шепчу я.
– Да, нравится. И так будет всегда, Ана. Таков уж я есть. На короткое время я уступил его. Позволил кому-то другому принимать за меня все решения. Я не мог делать этого сам – не годился для этого. Но несмотря на мое подчинение ей, я обрел себя и обрел силы изменить свою жизнь… стать хозяином своей жизни и самому принимать решения.
– Стать доминантом?
– Да.
– Это твое решение?
– Да.
– А бросить Гарвард?
– Тоже мое, и это лучшее решение, что я когда-либо принял. До встречи с тобой.
– Со мной?
– Да. – Губы его изгибаются в мягкой улыбке. – Мое самое лучшее в жизни решение – это жениться на тебе.
О боже!
– Не основать компанию?
Он качает головой.
– Не научиться летать?
Он опять качает головой.
– Ты, – говорит он одними губами и гладит меня по щеке костяшками пальцев. – Она знала.
Я хмурюсь.
– Что знала?
– Что я по уши влюбился в тебя. Она подбила меня поехать в Джорджию увидеться с тобой, и я рад, что она это сделала. Она думала, что ты испугаешься и сбежишь. Что и случилось.
Я бледнею. Не хочется вспоминать об этом.
– Она полагала, что я нуждаюсь во всех атрибутах той жизни, которую вел.
– Как доминант? – шепчу я.
Он кивает.
– Это помогало мне не подпускать никого близко к себе, давало власть и достаточную степень отстраненности. Так, по крайней мере, я думал. Уверен, ты уже поняла почему, – мягко добавляет он.
– Из-за твоей биологической матери?
– Я ни за что на свете больше не хотел повторения той боли. А потом ты ушла, – чуть слышно говорит он. – И я пропал.
О нет.
– Я так долго избегал интимности – я не знаю, как это бывает.
– У тебя прекрасно получается, – бормочу я, обводя его губы указательным пальцем, и он целует его. – Ты разговариваешь со мной.
– Ты скучаешь по этому?
– По чему?
– По тому образу жизни.
– Да, скучаю.
Ох!
– Но только по той власти, которую он дает. И, если честно, твоя глупая выходка, – он спотыкается, – что спасла мою сестру… – Его голос наполнен облегчением, благоговением и неверием: – Помогла понять.
– Понять?
– По-настоящему понять. Что ты любишь меня.
Я хмурюсь.
– Правда?
– Да. Потому что ты стольким рисковала… ради меня… ради моей семьи.
Я хмурюсь еще сильнее. Он протягивает руку и проводит пальцем посередине моего лба к носу.
– У тебя тут такая галочка между бровей, когда ты хмуришься, – бормочет он. – Так и хочется ее поцеловать. Я так ужасно вел себя… и все же ты здесь, со мной.
– А почему тебя это удивляет? Я же сто раз говорила тебе, что не уйду.
– Из-за того, как я повел себя, когда ты сказала мне, что беременна. – Он гладит пальцем мою щеку. – Ты была права. Я подросток.
Вот черт… я и вправду так сказала. Мое подсознание буравит меня гневным взглядом. Его врач так говорил!
– Кристиан, я наговорила много такого, чего не следовало.
Он прикладывает палец к моим губам.
– Ш-ш. Я все это заслужил. Кроме того, это моя сказка. – Он снова переворачивается на спину. – Когда ты сказала мне, что беременна… – Он замолкает. – Я полагал, что какое-то время будем только мы вдвоем – ты и я. Я думал о детях, но только как о чем-то абстрактном. У меня была смутная мысль, что у нас будет ребенок когда-нибудь в будущем.