— Но мне же ты веришь!
— Это другое, — сразу ответила она.
Они опять замолчали.
Потом Барни прошептал:
— Но почему?
— Что — почему?
— Чем я отличаюсь от других мужчин?
На этот вопрос у нее не было ответа. Она никогда над этим не задумывалась.
Впрочем, конечно, задумывалась.
Наконец она сказала:
— Я не знаю, Барн. Понимаешь, сколько я себя помню, ты всегда был самым главным человеком в моей жизни.
— Лора, ты не ответила на мой вопрос. Чем я отличаюсь от других мужчин?
Она пожала плечами:
— Должно быть, тем, что мы с тобой всегда были… близкие друзья.
Он посмотрел ей в глаза и тихо спросил:
— И это исключает все другое?
Она молчала, а он продолжал допытываться:
— Ты можешь честно сказать, что никогда не воспринимала нас с тобой как… пару? Я, например, думал об этом, признаюсь. Но всегда отгонял эти мысли, потому что боялся разрушить то, что нас связывает…
Лора смущенно улыбнулась. Потом набралась смелости и сказала:
— Конечно, я об этом тоже думала. И всю жизнь объясняю всему остальному миру, почему мы с тобой только друзья, а не… а не любовники.
— Ага, значит, и ты тоже. Лора, — решительно объявил он, — больше я этого делать не могу.
— Чего?
Он ответил вопросом на вопрос:
— Как думаешь, Лора, кто из нас двоих боится больше?
Вопрос не застал ее врасплох. Она много раз и сама об этом размышляла.
— Я. Я всегда боялась, что ты слишком хорошо меня знаешь, чтобы я могла тебе нравиться. Тебе все мои тайные пороки известны.
— Но ты мне нравишься! Я люблю тебя такой, какая ты есть, Лора.
Она опустила голову. Барни понял, что она плачет.
— Эй, Кастельяно! Скажи честно: я только что лишился лучшего друга?
Она подняла глаза. По щекам катились слезы, но губы ее улыбались.
— Надеюсь, что так. Я всегда мечтала о том, чтобы ты любил меня… ну, понимаешь? Как женщину. — Она помолчала и тихо добавила: — Как я люблю тебя.
Барни поднялся.
— Кастельяно, я совершенно трезв. А ты?
— И я. И отдаю себе отчет в своих словах.
На этом разговор закончился. Барни подошел к Лоре и взял ее за руку. Они медленно пошли в соседнюю комнату.
В эту ночь их платонической дружбе пришел конец.
На другое утро Барни с Лорой обнаружили, что пребывают в неведомом для себя состоянии — непередаваемом ощущении цельности.
Ибо для освящения их союза им не требовалось ни священника, ни чиновника.
— Как настроение? — спросил Барни.
— Это счастье. Полное счастье!
Чудо свершилось.
Поначалу они держали свою радость в тайне, как будто сокровище, бережно охраняемое от посторонних глаз, должно было стать еще драгоценнее. Но к середине лета Лорин грант закончился, и в ознаменование ее переезда в Нью-Йорк они потратили пятнадцать минут, чтобы «формально закрепить» свои отношения.
Поднимаясь по ступеням суда, доктор медицины Лора Кастельяно, недавно получившая место профессора неонатологии в Колумбийском медицинском колледже, призналась доктору медицины Барни Ливингстону, профессору психиатрии медицинского факультета Нью-Йоркского университета, которого держала за руку:
— Все произошло так быстро, что я даже не успела тебе сказать.
— Что?
— Когда в прошлом году в Мексике я виделась с Луисом, он сказал мне одну вещь, которая меня тогда поразила. То есть показалась бредом сумасшедшего.
— Что именно? Что?
— Всего три слова, — сказала она. — Он наклонился ко мне и шепнул: «Выходи за Барни».
Сет Лазарус боялся, что сходит с ума. Из-за преследующих его кошмаров он ночи напролет проводил без сна. Его деяния, как у Макбета, «убили сон».
Прошло больше десяти лет с того дня, как он помог умереть Мэлу Гатковичу. С тех пор таких несчастных было еще трое. Нет, четверо. Временами он не мог точно сказать, сколько призраков его преследует.
Была миссис Карсон, затем — девочка-подросток, так страшно пострадавшая в автомобильной аварии, что могла только моргать. Ее мозг функционировал лишь настолько, чтобы она чувствовала боль.
Был еще… Кто? Память, подводит память. А быть может, это срабатывает инстинкт самосохранения, сохранения рассудка? Ах, если бы можно было забыть их всех! Достичь амнезии ради успокоения совести.
Только с Говардом он действовал по собственной инициативе.
Во всех остальных случаях он поддавался на мольбу — будь то словесная или безмолвная.
Всегда были обезумевшие от горя просители, измученные родственники, страдающие немногим меньше, чем их умирающие близкие.
Но и тогда он непременно должен был убедиться в том, что больной осознанно желает уйти из жизни.
Искренне веруя в Бога, Сет понимал, что вторгается в мир, власть в котором принадлежит одновременно Всевышнему и Сатане.
Господь провозгласил: «Не убий». И нигде в Писании не говорится, что Человек достоин того уважения, какое студент Лазарус проявил к искалеченным животным тогда, в лаборатории. Привилегии быстрой и безболезненной смерти.
Джуди видела, как он мучается, но чем она могла помочь? Да и есть ли на земле врач, способный излечить его израненную душу?
Она уже чуяла надвигающуюся катастрофу. Либо Сета поймают, ведь она знала, что, несмотря на данные ей обещания, он и в следующий раз, когда к нему обратятся несчастные родственники, не сможет устоять. Либо он сломается под непереносимым гнетом.
До поздней ночи он засиживался в кабинете.
Однажды она спустилась к нему поговорить.
— Сет, ты что делаешь? — спросила она.
— Ничего. Читаю журналы. Сегодня такое пишут, что я с трудом понимаю. Генные инженеры отбивают хлеб у врачей. Скоро мы все будем не у дел, как старый «корвер».
— «Корверы» были паршивыми автомобилями. Ты хочешь сказать, что с тобой что-то не так?
Он посмотрел на жену.
— Джуди, мы с тобой оба знаем, что со мной не так. Я подпадаю под категорию, которую психиатры называют «травмированный врач».
Он пододвинул к ней статью, которую читал.
— Вот, почитай сама.
Статья называлась «Целитель с раненой душой: кризисы в жизни практикующих врачей». Автором был доктор медицины Барни Ливингстон.