— Не обращай внимания. Я не хочу сейчас ни с кем говорить.

Телефон не утихал.

— Иди, Лора, — подтолкнул ее Палмер. — Ты врач, это может быть что-то важное.

Лора медленно пошла к телефону, спиной чувствуя его взгляд.

— Алло. Доктор Кастельяно слушает.

— Привет, Лора, это твой верный Робби. Не хочешь пойти куда-нибудь пропустить по коктейлю? Музыку послушать?

— Мне очень жаль, но я ужасно занята. Увидимся завтра после обхода.

— Что-нибудь случилось? Или я не вовремя?

— Спасибо, что ты меня правильно понял.

— Ну что ты, ничего страшного, — грустно ответил Робби.

Она слышала, насколько он разочарован.

— Кто это был? — беспечно спросил Палмер, когда она вернулась к камину.

— Да так, — ответила Лора. — Ничего особенного.

— Могу я задать тебе вопрос?

— Конечно.

— Ты не принимаешь противозачаточные таблетки?

Она усмехнулась:

— Только не говори, что ты волнуешься, как бы я не залетела. Можешь не беспокоиться, я их пью с такой же регулярностью, что и раньше.

По его лицу промелькнуло обиженное выражение. Он словно хотел спросить: «Ради кого ты предохранялась все эти месяцы, если я был далеко?»

— А если ты бросишь их пить, то когда сможешь забеременеть?

Лора онемела. Затем ответила машинально, процитировав учебник:

— Эндокринная система организма весьма непредсказуема. Бывают случаи, когда женщине для восстановления детородной функции требуется полгода, а то и год. А другие беременеют практически сразу, как бросают таблетки.

— Будем надеяться, что ты относишься ко второй категории, — сказал Палмер.

Она еще не оправилась от изумления.

— Откуда эта внезапная тяга к отцовству?

— Понимаешь, мы ведь с тобой оба не молодеем. Женщине лучше родить до тридцати. А поскольку в этом году твоя ординатура заканчивается, то график у тебя будет полегче и ты, надеюсь, сможешь совместить его с материнством.

— Палмер, а настоящие мотивы? — не унималась она.

— Видишь ли, я бы хотел иметь наследника, чтобы передать ему родовое имя.

— Нет! — настаивала Лора. — Скажи мне настоящую причину, только честно!

Он взглянул ей в глаза и с оттенком тревоги ответил:

— Меня переводят. Пока не знаю, когда именно, но это будет Вьетнам.

— Лора, ты шутишь!

— Прости, но я говорю серьезно.

— Но он об тебя вытирает ноги! Неужели ты позволишь ему снова войти в твою жизнь и трепать тебе нервы?

Робби был вне себя. Лора только что сообщила ему, что больше они не смогут видеться. Разве что как друзья.

С последним условием он еще мог бы смириться. Он был вполне зрелый, взрослый человек. За его плечами уже были победы и поражения — в том числе женитьба, развод и вызванная им неразбериха с двумя детьми.

Но сама мысль о том, что такая женщина, как Лора, может вернуться к Палмеру после всего его свинства, привела Робби в полнейшее смятение. Он на собственном опыте знал, что женщину и мужчину подчас удерживает вместе комплекс неадекватности, даже если они понимают, что их совместная жизнь разрушительна для обоих.

Робби был уверен, что подходит Лоре намного больше, чем ее муж. Ибо под внешностью взрослой женщины он видел маленькую девочку, и Лора пробуждала в нем отеческие инстинкты.

И вот пожалуйста, этот подонок Палмер под звуки вальса вновь выходит на сцену, щелкает пальчиками, и Лора бежит к нему, чтобы снова оказаться объектом моральных истязаний. По здравом размышлении он пришел к выводу, что Лоре, возможно, нравится испытывать унижение. «Ладно, Робби, — сказал он себе, — отпусти ее. Меньше забот на твою голову».

Все эти мысли пронеслись у него в голове, пока они с Лорой стояли у сестринского поста и заправлялись кофеином. Он был рад, что не поддался первому порьюу и не кинулся отговаривать ее. Сейчас он немного успокоился и мыслил более рассудительно.

— Ты уверена, что принимаешь правильное решение? — спросил он.

— Роб, я вообще не принимала никакого решения.

— Ты хочешь сказать, что мы с Палмером друг другу не конкуренты?

— Нет, Роб, я хочу сказать, что от меня тут ничего не зависит. Палмер — мой муж, и, прежде чем выйти за него, я долго и напряженно думала.

— От тебя многое зависит! Ты прекрасно знаешь, что я готов на тебе жениться.

Лора нежно взяла его за руку:

— Робби, послушай, то, что между нами было, — было прекрасно. И я тебя очень люблю. Но если честно, тебе будет лучше без меня. Я вполне гожусь для романа, но хорошая жена из меня не получается.

Робби был обижен. В равной степени за себя и за нее.

— Лора, слушай меня внимательно. Это мое последнее слово. — Он помолчал, глубоко вздохнул и негромко сказал: — Господь сыграл с тобой злую шутку. Он дал тебе все. Только, по-видимому, Он был так потрясен результатом, что забыл добавить маленький завершающий штрих — капельку уверенности в себе. Ладно, стало быть, не судьба. Придется пострадать, но я переживу. Надеюсь только, когда-нибудь найдется человек, который вобьет в твою хорошенькую головку немного здравомыслия, и ты наконец начнешь себе нравиться.

Он отвернулся, стыдясь навернувшихся на глаза слез.

И ушел прочь.

34

В начале осени 1968 года движение за права негров «Черная сила» буквально достигло олимпийских вершин.

На Играх, проводившихся в высокогорном Мехико, американские атлеты Томми Смит и Джон Карлос выиграли золото и серебро в забеге на двести метров. Стоя на пьедестале под звуки «Звездно-полосатого флага», спортсмены вскинули вверх кулаки в черных перчатках в знак протеста против обращения белой Америки с их братьями.

Этот новый виток протеста стал набирать силу в предшествующем году, когда Рэп Браун возглавил Студенческий координационный комитет ненасильственных действий (СККНД). Из первой же его речи было ясно, что название возглавляемой им организации имеет мало общего с ее действительной позицией, ибо он сразу с высокой трибуны призвал к физическому устранению леди Джонсон, жены американского президента.

Он также привнес новую нотку в программу боевиков — антисемитскую. Американские евреи неожиданно оказались для негров главным источником всех их бед. Для таких организаций, как СККНД и Конгресс расового равенства (КРР), это была новая тактика. Прежде они опирались на широкую поддержку бывших обитателей нацистских гетто. А для Хершеля Ландсманна это было как нож в сердце. До сих пор он всей душой, а в значительной мере и кошельком поддерживал борьбу за гражданские права негров. Теперь же у них с Ханной было такое чувство, что их предали. Но больше всего (и в такой степени, что они не решались в этом признаться друг другу) их сейчас тревожил вопрос о том, как это все отразится на их отношениях с Беннетом.

Страница