Кирилл замер.
— Ты собираешься его продать, Сонечка? — спросил Настин отец после некоторого молчания.
— Да, — ответила Соня, и кислая сметана стала еще кислее. — Все равно я не стану его носить.
Все смотрели на нее и молчали, а она меланхолично стряхивала с вытянутых на коленях штанов прилипшие лохмотья шерсти.
— Да, — повторила Соня и перестала возить рукой по штанам, — я его продам. Если оно чего-то стоит, конечно.
Кирилл вытащил из-за сарая довольно новую доску, осмотрел ее со всех сторон и потащил к ветхой лавочке, стоявшей в глубине сиреневых кустов. Солнце палило, залив лаково блестел за деревьями.
Кириллу нужно было подумать, и он ушел от многочисленных Настиных родственников в сирень, где никто не мог ему помешать.
Тетя Александра. То ли просто полоумная, то ли, наоборот, очень себе на уме, играет в какую-то игру и делает это довольно ловко. Семья абсолютно уверена в том, что она идиотка, и старается не обращать на нее никакого внимания.
Ее сын и дочь — невозможно поверить, что они брат и сестра.
Владик. Сытый, гладкий, очень довольный собой охламон, на вид вполне безобидный, как все молодые люди его типа. Иметь с ним никаких дел нельзя, кинет при первой возможности и будет очень удивляться и добродушно негодовать, если с него станут что-то спрашивать. Бабкины картины он моментально продаст за бесценок и купит себе что-нибудь бессмысленное — например, мобильный телефон. Нужно спросить у Насти, где он работает, если работает. Впрочем, вполне возможно, что его содержат мать и сестра. И еще надо узнать, на чем и в котором часу он приехал. Его приезд не давал Кириллу покоя.
Соня. В тридцать три года выглядит на сорок, ни на шаг не отходит от матери, терпит все ее выкрутасы, носит кримпленовые платья и турецкие спортивные костюмы, которые, даже новые, годятся только для того, чтобы понаделать из них тряпок для мытья пола. Ее брат даже не видел картин, которые ему оставила бабушка, — по крайней мере так говорит — а она успела забрать свое ожерелье и уже отдала его ювелиру.
Какому ювелиру? Откуда у Сони может быть ювелир, который возьмется оценивать старинную вещь? Где она его взяла? Кто ей посоветовал? Почему ее мать так настойчиво убеждала Кирилла, что дочь не нуждается ни в каких бриллиантах? Вполне возможно, что в бриллиантах она и не нуждается, зато туфли и джинсы ей бы точно не помешали. Почему она так спешит с оценкой этого ожерелья? Ни секунды больше не может прожить без денег?
Нина Павловна. Стремительна, неудержима и очень уверена в себе. Окружающих в грош не ставит. Сына не замечает, а дочери как будто немного опасается. С Настиной матерью разговаривает несколько свысока, как будто та убогая дурочка. Настю поучает, ее отца поглаживает по лысине с пренебрежительной нежностью. На предположения Владика, что бабушка отравила деда, по-настоящему отреагировала только она — рассердилась и вознегодовала. Или она действительно знает больше других и боится, что это станет известно, или просто — как это называется? — дорожит фамильной честью. Тетю Александру терпеть не может.
Сергей. Ничего интересного, кроме того, что он влюблен в Мусю. Любопытно, сколько времени это продолжается? Бабушка написала в дневнике, что ее «беспокоит Сергей». Почему? Из-за Муси? Или еще из-за чего-то?
Света. Совсем ничего интересного. Куча диких женских комплексов на многометровых ногах и с шикарным бюстом.
Юлия Витальевна, Настина мать. Полная загадка. Молчаливая, неприветливая, очень сдержанная. С сестрой мужа явно не ладит, тем не менее кинулась ей на выручку, когда Владик стал излагать свои теории. С Настей нежна. Кирилл только что слышал, как они хохотали на кухне, убирая посуду. С мужем ровна и доброжелательна. Аристократка или просто ее никто и ничто не интересует, кроме ее драгоценной дочери?
Впрочем, ее драгоценная дочь Кирилла Костромина тоже очень интересует.
Он ухмыльнулся идиотской ухмылкой.
Почему, черт побери, он должен думать о каких-то дурацких родственниках? Вчера никаких таких родственников не было в его жизни, и он не желает о них думать. Он хочет вспоминать, как все было ночью, и планировать, как все повторится опять. И будет повторяться всю неделю, а потом начнется снова в крохотном отеле в центре Дублина, где все время дует холодный ветер с океана и накрапывает дождь, и никогда не бывает больше семнадцати градусов. Да, и еще автобус называется не «бас», а «бус».
Он засмеялся и вытер пот со лба. И снова принялся пилить. Мелкие опилки желтым дождиком сыпались на довоенные ботинки, которые он тоже нашел в сарае, пожалев свои, купленные перед самым отъездом.
Она сильная личность, эта Настя Сотникова. Вся семья крутится вокруг нее. Она справляется с родственниками, даже когда они начинают выходить из-под контроля. Они слушаются ее, даже когда думают, что не слушаются, и именно она не дает мелким склокам перерасти в скандал и кровопролитие.
И это именно она обнаружила, что бабушка уронила в воду совсем не тот фен. И именно она решила провести расследование. И она собрала всех своих родных вместе, чтобы определить, кто из них убийца.
Ему внезапно стало так жарко, что пот залил глаза. Он выпрямился и вытер лицо собственной майкой, которую повесил на куст старой сирени.
Нет. Стоп.
Она все затеяла сама. Она не может быть замешана.
Или может?
По всем детективным правилам он не должен был никого исключать. А Настю?
Он снова стал ожесточенно пилить, доска прощально хрустнула и отвалилась. Он выдрал из скамейки трухлявую перекладину с гнилыми зубами ржавых гвоздей и швырнул ее в траву, И стал прилаживать новую.
А Настя?
Она-то как раз получила больше всех — ни в какие сумасшедшие Сонины бриллианты он не верил. Из коммуналки на Владимирском проспекте она одним махом угодила в Петергоф, в островерхий дом, где трудно сосчитать количество комнат.
Тогда зачем вся пикантная затея с расследованием? Никто, кроме нее, не знал, что смерть бабки — не простая случайность, никто и ни в чем не стал бы ее подозревать.
Или кто-то знал и подозревал?
В дневнике было написано: «Меня беспокоят Настя, Сергей и Людочка». Настя сказала, что бабушка беспокоилась из-за Киры, но это Настя так сказала.
Кирилл вогнал последний гвоздь в твердое дерево и перевел дыхание.
Нужно спокойно подумать. Он закурил.
Он умел наблюдать и слушать и знал кое-что, из чего следовало, чти Настя ни при чем. Только вот достаточно ли этого?