– Если можно так ее назвать… Колзаков открыл бутылку вина и наполнил два бокала. Один из бокалов он дал Юлии Львовне, второй взял со стола лейтенант Ткачев.
Горецкий сделал на своих листах какие-то пометки и кивнул Сильверсвану:
– Продолжайте, прошу вас. Что было дальше? Выпила ли вино Юлия Львовна?
– Кажется, да, хотя я не вполне уверен, а вот Ткачев точно выпил половину бокала, а вторую половину предложил Стасскому.
– Это не показалось вам необычным?
– Да, пожалуй. Но Ткачев сказал, кажется, что-то вроде: «Я хочу с вами помириться и выпить из одного бокала…»
– Значит, у них тоже была ссора?
– Я не удивлюсь, если была: поручик, по-моему, перессорился со всеми. Но сам я их ссоры не видел.
– И что же, Стасский согласился выпить с лейтенантом?
– Да, согласился, хотя что-то при этом сказал… – Вы не помните, что именно?
– Нет, не помню, какую-то колкость, как обычно.
– Хорошо, уточним это позже. Скажите, вы действительно уверены, что Ткачев пил из этого бокала? Не могло случиться так, что он только сделал вид, что пьет?
– Нет, ни в коем случае. Я стоял рядом с ним, ближе, чем сейчас к вам, и хорошо видел, как он пил… быстро, в один глоток он выпил половину бокала и передал его поручику.
«Пока все сходится, – думал полковник, – два человека совершенно одинаково описывают вчерашние события».
– И что же поручик? Он допил оставшееся вино?
– Да, но он пил его очень медленно, понемногу, маленькими глотками, и при этом говорил, говорил… – О чем же?
– Он обвинял русскую интеллигенцию в том, что она, потворствуя революционерам, сама накликала на свою голову большевиков… Но мне показалось, что эта речь была рассчитана только на то, чтобы, как обычно, испортить всем настроение. Кроме того, что он фактически обвинил всех присутствующих в потворстве большевизму – и уверяю вас, совершенно безосновательно, – он не отдавал бокал и явно получал удовольствие оттого, что пьет хорошее вино, не давая остальным такой возможности… Несколько раз на протяжении своей речи поручик останавливался; видимо, яд начал действовать, и он почувствовал дурноту. Однако он допил вино до конца и только после этого упал… Сильверсван вспомнил это тягостное мгновение и его лицо чуть заметно скривилось.
– А что случилось с его бокалом? Капитан задумался, наконец после значительной паузы он неуверенно сказал:
– Кажется, падая он выронил бокал… знаете, тут началась такая суматоха, что я не обратил на это внимание.
– Хорошо, Орест Николаевич, я благодарю вас за помощь. Но мы говорили только о Стасском. Вы не заметили, как вели себя остальные?
– Лейтенант Ткачев во время речи Стасского сидел в дальнем углу, Юлия Львовна в этот вечер вообще мало говорила, она никак не реагировала, даже когда Стасский в процессе своей речи подходил к ней близко. А поручик Ордынцев все поглядывал на нее, – улыбнулся Сильверсван.
– Молодость… – понимающе кивнул полковник Горецкий.
Вездесущий Саенко уже успел разузнать, что Борис прошлой ночью в своей комнате отсутствовал. Его любовные похождения полковника Горецкого ничуть не интересовали, но в данном случае расследовалось убийство, так что полковник должен был знать диспозицию.
– И еще последнее, – спросил Горецкий, – вы с лейтенантом Ткачевым давно служите на одной канонерке?
– Да, уже около года.
– И за это время он не покидал надолго корабль?
– Нет, только во время эвакуации из Новороссийска был откомандирован ненадолго в распоряжение коменданта города.
– Благодарю вас, господин капитан, вы можете идти.
– Да, господин полковник, – проговорил вдруг Сильверсван задумчиво, – когда мы пришли сюда в этот дом… я имею в виду, когда мы впервые здесь появились… – Да? – переспросил Горецкий, видя, что Сильверсван не решается продолжать.
– Знаете… я не уверен… возможно, мне это только показалось… – Все-таки расскажите мне, – поощрил моряка Горецкий, – каждая мелочь может оказаться важной.
– Да нет, – Сильверсван, по-видимому, принял решение, – нет, наверное, это мне только показалось.
Полковник еще раз поблагодарил Сильверсвана и отпустил его. Затем он сделал еще несколько записей в своих листах и попросил дежурившего за дверью Саенко пригласить капитана Колзакова.
Капитан вошел и встал чуть ли по стойке «смирно».
– Присядьте, Николай Иванович. Я хочу, чтобы вы постарались вспомнить, с кем у покойного Стасского были ссоры.
– Так ведь со всеми! – проговорил капитан с обреченностью в голосе. – А со мной – так каждую минуту! Покойник, не тем будь помянут, такой был вредный человек – спасу нет!
– Из-за чего вы с ним ссорились?
– Да вообще-то я не правильно сказал… Не мы с ним ссорились, а он меня допекал постоянно. Видите ли, я из простых. Родитель мой покойный солдатом был…
* * *
– Я не вижу в этом ничего зазорного, – дружелюбно проговорил Горецкий, – напротив, это говорит о ваших способностях и храбрости. Бывший Главнокомандующий генерал Алексеев, основатель добровольческого движения, тоже был сыном солдата. Этим можно только гордиться.
– Да вот… – Колзаков явно чувствовал себя не в своей тарелке, – а я как-то не умею ответить… он меня все шпынял, все допекал… а теперь могут подумать, будто это я его… за это… Ну, не убивал я его! – выкрикнул капитан неожиданно высоким голосом.
– Не волнуйтесь, Николай Иванович, никто вас и не обвиняет… Лучше вспомните. С кем еще у поручика были контры?
Колзаков задумался, наконец неуверенно и неохотно он сказал:
– С Борисом Андреичем они вчера схлестнулись, с поручиком Ордынцевым.
– Когда? – уточнил Горецкий с интересом.
– Да почти перед самой этой вечеринкой не??частной. Я через двор шел, а они стоят друг против друга… кажется, вот сейчас подерутся. Борис Андреич даже за руки его схватил, покойника то есть… в смысле поручика Стасского. – Колзаков окончательно сбился и смущенно замолчал.
– Хорошо, хорошо, – ободрил Горецкий капитана, – не волнуйтесь.
– Так ведь получается, будто я на Бориса Андреича наговариваю… чтобы от себя подозрения отвести… – Не волнуйтесь, я вовсе так не думаю. Просто очень важно восстановить вчерашние события во всех деталях, и ничего нельзя упустить из виду.
Горецкий снял пенсне и помассировал пальцами переносицу. Лицо его отвердело. Он продолжил:
– Скажите, господин капитан, когда здесь появились новые люди – морские офицеры и Юлия Львовна Апраксина, присутствовали вы в этот момент?