На втором этаже были две двери, расположенные напротив друг друга. Эль Фаттах постучал в правую. Открыли быстро. На пороге стоял сам Сеид — среднего роста, жилистый, гибкий, с густыми черными волосами и ниточкой ухоженных усиков. Выглядел он намного моложе своих тридцати шести лет и в студенческом городке вполне мог бы сойти за четверокурсника.
— Я ждал тебя раньше, — сказал Сеид, освобождая проход.
— Задержались в дороге…
Эль Фаттах прошел по длинному коридору и оказался в большой комнате, на всех стенах которой и на полу были толстые ковры с ярким рисунком. Из предметов меблировки имелись только диван, два кресла, журнальный столик и стойка с музыкальным центром. Играла визгливая западная музыка. Эль Фаттах поморщился. Сеид выключил проигрыватель, достал компакт-диск, аккуратно убрал его в коробочку с ярким вкладышем, на котором теснились грудастые девицы, какая-то нечисть, машины и небоскребы.
— Привез из последней командировки, — пояснил Сеид, усаживаясь в кресло. — Из Англии.
Он всегда называл командировками задания, полученные от руководства организации.
Вздохнув, эль Фаттах приступил к инструктажу:
— О смерти Кемаля тебе известно достаточно. Надо отыскать человека, который заполучил все три кольца. Деньги и камни вернуть. С человеком решить по обстановке. Если он специалист, который может быть нам полезен — попробуй договориться. Не выйдет — шайтан с ним! Америкосы и их союзнички заблокировали много наших счетов, но о кольцах им ничего не известно…
Сеид слушал с непроницаемым видом. Но, эль Фаттах был готов в этом поклясться, многое из услышанного не было для него новостью. Скорее всего сразу, как только стало известно о гибели в Таджикистане Кемаля, по своим каналам навел справки. Догадался, что в скором времени ему предстоит заняться этой историей. И наверняка уже сейчас знает, с какой стороны к ней подступиться.
Закончив вводную часть, эль Фаттах помолчал и добавил то, о чем до последнего времени сомневался, говорить или нет:
— У меня свой интерес в этом деле.
Сеид изогнул красивые черные брови, демонстрируя полнейшее внимание. Но у эль Фаттаха опять создалось впечатление, что его собеседник наперед знает, о чем пойдет речь.
— В восемьдесят восьмом году под Кандагаром погиб мой старший брат. Он вез Кемалю деньги и два кольца из этих трех. Кто-то предал, и неверные разгромили караван. Убили всех. А моему брату отрезали руку.
— Зачем?
— Хотели выведать, в чем заключается секрет колец. Но он им ничего не сказал. Иначе бы они не ждали столько лет, чтобы добраться до наших сокровищ.
— Твой брат был очень мужественным человеком, — произнес Сеид тихо и уважительно. — И он умер, как настоящий воин Аллаха.
Они помолчали, а потом перешли к обсуждению деталей предстоящей операции.
Я стою на берегу океанского залива и смотрю на синее небо и зеленую воду. В полукилометре от берега из воды возвышается небольшой темный островок, а на нем, обратив лицо к океану, стоит огромная статуя женщины в просторной хламиде, покрытая белесой зеленью. На голове женщины надето что-то вроде короны, из которой торчат острые лучи. В левой руке женщина держит толстенную книгу, а в правой поднятой к небу, — факел с навеки застывшими языками металлического огня. Эту женщину зовут — Свобода.
Между островком и берегом Бэттери-парка, в котором я культурно провожу досуг, шныряют взад — вперед мелкие кораблики и катера. За несколько долларов можно переплыть на островок и, забравшись этой железной женщине под юбку, подняться по лестнице на самый верх и убедиться в том, что в ее свободолюбивой голове совершенно ничего нет. В этом нет ничего удивительного. Скульптор, а точнее — конструктор этой статуи, сделанной во Франции, знал, как устроена женщина, и постарался передать это не только во внешности, но и внутри.
Я нахожусь в Нью-Йорке уже целый месяц. Казалось бы, пора привыкнуть к этому, но не очень получается. Первые дни я вообще шарился по Манхэттену, как последний колхозник, впервые приехавший в Москву. Я, родившийся и выросший не где-нибудь в Хацапетовке, а в Питере, в великом Питере, совершенно потерялся сначала среди небоскребов, непривычных и незнакомых надписей, среди огромного количества автомобилей, среди толп, с вытаращенными глазами спешащих в разные стороны.
Конечно же, не все, кто ходит-бродит по НьюЙорку, таращат глаза. Некоторые хмурят брови, потому что американцы — люди деловые, а дела предполагают серьезность и озабоченность. Таращатся же в основном приезжие, и то только в первые несколько дней. Лично я уже не таращусь, а хожу спокойно, уверенно и даже несколько небрежно. То есть — вроде как привык.
Вроде привык, а иной раз едешь по широкой извилистой улице, и она вдруг ныряет в арку внезапно открывшегося за поворотом огромного дома в сталинском стиле. И арочка эта, между прочим, такого размера, что арка Главного Штаба против нее — просто захудалая подворотня. А над аркой дудят в гипсовые трубы два ангела соответствующего размера.
А когда я в первый раз увидел Верезано Бридж, это мост такой через Ист-Ривер, вот тут-то и понял, что мы с нашими российскими воровскими технологиями способны строить только тупые бетонные плотины через большие реки, используя при этом рабский труд. Мостик длиной несколько километров висит на двух опорах, и под ним, не задев его вымпелом, может проплыть любой из существующих в мире кораблей. Этот мост производит такое же впечатление, как какой-нибудь космический крейсер, который проплывает на экране, а ты думаешь — когда же он кончится. А он все не кончается и оказывается в несколько километров длиной. И ты думаешь — да как же его, черт побери, строили? Ну, в кино, понятное дело, там это все строят в компьютере. А тут все сделано в натуре, человеческими руками, мозгами, деньгами…
В общем, Америка ошеломляет.
И самое главное — Нью-Йорк, а точнее — Манхэттен, действительно является самым что ни на есть центром нашего мира. И если какая-нибудь деревенщина мечтает выбраться из своей Косорыловки в областной центр, потом, освоившись там, в Москву, то, добравшись до Нью-Йорка, ей мечтать больше не о чем. Все, приехали.
Центрее не бывает.
Мимо меня пробежали две негритянки, одетые в профессиональные спортивные одежды. На головах у них — повязки, а в ушах — клипсы от плейеров. Сами плейеры болтаются на талиях. Нормальные телки. Но что-то меня на негритянок не тянет. А когда в России жил, только и слышал — эх, сейчас бы негритяночку напялить! И чего это наши мужики так о них мечтают? Ну, бабы как бабы, только черные. Я, кстати, уже почти перестал обращать внимание на цвет кожи. Вижу только лица, и вроде как все русские. Только говорят по-английски. Иногда — по-испански, по-китайски, по-немецки или как-нибудь еще. Хорошо еще, что я учился в английской школе. А то ходил бы, как дурак, с разговорником или посещал бы тупые курсы английского, которые существуют специально для эмигрантов. А стоят, между прочим, не очень-то и дешево.