Полина захрипела и, издав дикий, почти звериный вопль наслаждения, замерла.
Минуту они не двигались, затем Самошин отодвинулся от Полины, позволив ей привести себя в порядок. Присев на диван, он налил себе коньяка и, залпом осушив бокал, попытался собраться с мыслями. Полина, уже вновь одетая в свой строгий деловой костюм, села напротив.
- Мое предложение, - начала она, - касается симпозиума, который состоится в июле, в городе Сочи. Вы, наверное, слышали о нем?
- Да, да… - пролепетал Самошин, еще не в силах отойти от пережитого только что.
- Вы смогли бы меня сопровождать?
- Да… конечно… если позволите…
Даже если бы ее надо было сопровождать к черту на кулички, Самошин согласился бы, не раздумывая. А тут море, Сочи и такая обалденная женщина рядом.
- Тогда завтра же я закажу нам билеты и забронирую номера люкс в лучшей гостинице Сочи. Правда, есть одно маленькое неудобство, но, будь уверен, оно нам не помешает. С нами поедет папа.
Покидая кабинет Полины, Самошин, чрезвычайно довольный собой, улыбнулся секретарше. Людочка проводила его долгим взглядом огромных синих глаз… Точно таких же, как у Анжелики.
А БЕДА НА ДОЛГИЙ СРОК ЗАДЕРЖАЛАСЯ
«Человек», - думала я, - «странная тварь». Пока функционирует организм, мозг словно включает невидимую программу общей самозащиты. Условия или ситуации, в которых индивидуум оказывается по той или иной причине, кажущиеся сначала невыносимыми или неразрешимыми, постепенно перестают висеть над тобой Дамокловым мечом и, обретая реальные очертания, становятся вполне приемлемыми для дальнейшего с ними сосуществования. Иными словами, человек способен привыкнуть практически ко всему, с чем может пойти на компромисс его сознание.
Так и со мной. Прошел год с небольшим, как я очутилась на территории мордовской женской исправительно-трудовой колонии, и меня совершенно перестало тяготить это обстоятельство. Я - привыкла. Привыкла к распорядку, к здешним законам, к постоянному отсутствию ласки и тепла, к работе… За это время я сумела неплохо освоить швейное дело и уже больше не ворочала тяжелые тюки в цехе готовой продукции. Строчила себе преспокойно ватники, штаны, робы, кепки… Даже отмечала про себя, что получается совсем неплохо. Иногда, мечтая о том, что когда-нибудь вернусь домой, думала, как смогу на первое время куда-нибудь пристроиться по вынужденно приобретенной здесь специальности.
Вспоминала ли я о Самошине? Пожалуй что нет. Пару раз он мне снился, оставляя омерзительное послевскусие от увиденного сна. Находясь здесь, я скорей ловила себя на мысли, что меня совершенно перестал заботить этот человек. Признаюсь, поначалу я фантазировала, как подонка привозят сюда. Заводят, связанного, в барак, и изголодавшиеся зэчки устраивают ему ночь смертельного оргазма. Как наутро он с оголенным, цвета спелой сливы, членом валяется на кафельном полу уборной, и эта извращенка Марго засовывает ему в задний проход обломанный черенок от швабры и, провернув его там несколько раз, ехидно приговаривает что-нибудь типа «лучше нет влагалища, чем жопа у товарища». А я стою рядом и наблюдаю, как эта падаль корчится от боли, а затем медленно и мучительно умирает.
Моя жизнь за колючкой становилась спокойнее. Даже те зэчки в отряде, которые раньше относились ко мне с недоверием, как-то заметно потеплели, а некоторые из них уже передо мной заискивали. Позже я поняла, что дело здесь вовсе не в положительных рекомендациях бабы Гали и Стилета. За всем этим незримо стояла Рысь, она как будто готовила женщин нашего отряда к чему-то серьезному.
И действительно, вскоре произошло событие, в корне изменившее все мое дальнейшее житье-бытье на зоне и ставшее определяющим в моей судьбе.
Как-то вечером Рысь пригласила меня к себе чифирнуть.
- Знаешь, Маркиза, - как-то загадочно и в то же время мечтательно произнесла она, сделав глоток, - а я ведь скоро откинусь.
- Как? - не сразу сообразила я.
- Да вот так, девочка. Вышел срок. Пора на вольные хлеба.
Сначала я обрадовалась. Затем, когда представила, что останусь здесь без такого сильного покровителя, заметно погрустнела.
- Понимаю твои чувства, - заметив это, произнесла Рысь. - Знаю, сложно тебе без меня придется. Но надо бороться и идти до конца.
Я ясно представила себе, что может начаться здесь после освобождения Рыси, и, еле сдерживая эмоции, чтобы, не дай Бог, не расплакаться, выдавила:
- Рысь, я так благодарна тебе за все, что ты для меня сделала. Коли будет на то божья воля, мы обязательно встретимся там, на свободе. Правда, в лучшем случае лет так через пять с половиной.
- Ну, не сокрушайся так, Маркиза. Возьми себя в руки. Да и потом, тебе все равно придется это сделать, ведь я решила назначить тебя смотрящей вместо себя.
И мой тебе совет - стремись стать авторитетной бабой. Но при этом помни…
Тут Рысь повторила фразу в точности совпадающую с той, которую когда-то, давая мне уроки, произнесла баба Галя: «Авторитет завоевать трудно, а еще труднее его не растерять».
- Ты думаешь, я справлюсь, Рысь?
- Я уверена в этом, - твердо ответила она.
Ее слова придали уверенности и мне, вытесняя из сознания мрачные мысли, овладевшие мной, когда я узнала, что остаюсь здесь одна.
Но я ошибалась. Я уже не была одна. Тихонько подошедшие к нам Решка, Мария и Воробей сели рядом на соседнюю койку. По их довольным лицам я поняла, что им известно решение Рыси и они его одобряют.
А потом Воробей сказала то, что заставило поверить - здесь у меня есть друзья:
- Не дрейфь, Маркиза. Мы с тобой. Можешь на нас рассчитывать.
Через неделю Рысь объявила о своем решении всем женщинам нашего барака. Убедившись, что доведенная ею до зэчек информация не принята в штыки, она успокоилась и начала постепенно передавать мне бразды правления. С удовлетворением я отмечала, что женщины меня слушаются и, что более ценно, прислушиваются к моим словам.
За день до того, как покинуть зону, Рысь привела меня на сходняк всех лагерных смотрящих, чтобы огласить официально свой выбор. Сходняк проходил в лагерной подсобке. Помимо нас с Рысью на нем присутствовали еще пять зэчек. Две молодых, чуть постарше меня, Глория и Осина, и три пожилых - Мадлен, Генеральша и Танк. Последняя была авторитетнейшей бабой, с которой считались все остальные смотрящие, включая Рысь. Танк, в миру известная рецидивистка Татьяна Кончатова, отличалась злобным и своенравным характером и была способна, как о ней говорили, на любую подлость. Вдобавок ко всему, эта жирная пятидесятипятилетняя зэчка, которую за глаза называли Тортиллой, являлась коблихой.
Когда Рысь начала со смотрящими разговоры разговаривать и представлять им меня, я отчетливо уловила презрительный взгляд Кончатовой.