Тереза подошла к ним и заговорила с режиссером по-литовски. Лина не понимала, но догадалась, что она говорит как раз о ранке на ее плече. Ольгерт кивнул, а Лине бросил по-русски:
– Поехали к доктору.
При съемочной группе был еще и доктор на всякий случай. Правда, в титрах его не упоминали.
– Я пойду переоденусь, – сказала Лина. – В этом платье неудобно.
– Беги быстро.
Она побежала к себе в комнату, бережно сняла красивое домотканое платье – оно было ей велико и длинно, до полу доставало, – но быстро не получилось. К ней влетела Нелли.
– Что ты про меня Ольгерту наболтала?
– Ничего.
Лина поспешно натянула шорты и взялась за блузку, но Нелли больно ухватила ее как раз за раненое плечо и развернула лицом к себе.
– Что ты ему сказала, дрянь?
Она уже размахнулась, чтобы ударить дочь, но ее в буквальном смысле поймал за руку появившийся на пороге Ольгерт.
– Даже не думай, – проговорил он зловеще. – Только тронь ее, я тебе такое устрою… – И он продекламировал из Грибоедова: – «Я правду о тебе порасскажу такую…»
– Ольгерт, ты не понимаешь. Это недоразумение…
– Это недоразумение сейчас у тебя на физии проявится, – пригрозил Ольгерт. – Ну, ты готова? – обратился он к Лине. – Пошли.
– Вы куда? – суетилась Нелли. – А как же съемки?
– Э-э-э, видишь ли, – с издевательской вежливостью объяснил Ольгерт, – у твоей дочери рана на спине. Рана скверная, вот опять кровь пошла. А ты и не заметила. Я отвезу ее к доктору.
– Я же ничего не знала, – лепетала Нелли, выходя вслед за ними во двор, – она мне ничего не говорила…
– И поэтому ты устроила ей допрос с пристрастием? Садись, Лина! – велел Ольгерт, захлопнул за ней пассажирскую дверцу джипа, сам сел за руль…
– И они скрылись в дыму и пламени, – торжественно и мрачно провозгласила Лина, когда джип вихрем вылетел со двора, пугая брызнувших из-под колес кур.
Ольгерт весело подмигнул ей.
– Ты мне так и не ответила. Будешь сниматься, если не с ней?
– Буду.
– Вот и славненько. Оказывается, я и впрямь все могу.
Ольгерт, не снижая скорости, заговорил по-литовски в телефон, укрепленный на приборном щитке, но тут уж Лина, поднаторевшая за время съемок, поняла, о чем речь. Он говорил второму режиссеру: на этот день съемки отменяются, работаем завтра. Нужен доктор. На всякий случай – это Лина уже потом догадалась – Ольгерт вызвал, кроме доктора, еще и старшего группы каскадеров.
Он оказался прав: доктор, милая женщина-терапевт, мало чем могла помочь при лечении рваной раны. Она сделала Лине противостолбнячный укол и ввела новокаин, а вот у старшего группы каскадеров нашлось все, что нужно, в том числе и умение, чтобы рану зашить.
Старший группы каскадеров был русским, звали его Эдик Степанов.
– Где ж это ты так? – спросил он.
Лина повторила свою версию: пошла купаться на озеро, поскользнулась на глинистом спуске, зацепилась за сучок. Как и Данута с Терезой, Эдик Степанов все понял.
– Я бы этому сучку… Что ж… Может, еще и встретимся… на узкой дорожке.
– Отставить самодеятельность, – вмешался Ольгерт. – С сучком я сам разберусь.
Доктор смазала Лине лицо и запястья какой-то мазью, хотела запястья забинтовать, но Лина отказалась: само пройдет.
– Сегодня уже больше не мойся, – велела доктор. – Спину мой осторожно, чтобы вода не попала. Тебе бы поспать. Я не буду пластырь накладывать, лучше свободную повязку, чтобы заживало, но старайся ее не сбить. Не ложись на этот бок, хорошо?
– Хорошо.
– Мазь возьми с собой, смазывай раз в два-три часа.
– Ладно. Спасибо.
Основная часть съемочной группы жила в вагончиках и трейлерах, только для Нелли и Лины сняли комнаты на хуторе, километрах в трех от импровизированного городка на колесах.
– Давай-ка мы тебя сегодня в трейлере положим, – предложил Ольгерт, – а то с твоей мамашей полоумной ты, пожалуй, выспишься…
Лина в который раз подивилась, какой он внимательный и заботливый.
– Я только вещи возьму, – сказала она. – Книжку, одежду, зубную щетку…
– Ладно, садись в машину.
Тут навстречу им попался Валдис Соколовскис.
– Ну что? Почему не работаем? – спросил он с наигранной бодростью.
– Слушай ты, козел, – заговорил неподражаемый Ольгерт Куртинайтис с таким расчетом, чтобы его слышали только сам Соколовскис да стоявшая рядом Лина. – Еще раз ее тронешь, и я вырву все, чем ты зарабатываешь на жизнь. Понял?
– Да я ее пальцем не тронул, – забормотал Соколовскис, трусливо косясь на Лину.
– То-то ей Эдик Степанов двенадцать швов наложил.
– Я… Это не я, – принялся оправдываться Валдис. – Это случайно вышло. Я… да я пьяный был! – ухватился он за последнее оправдание.
– Пьяный, говоришь, был? А у меня на съемках сухой закон, ты что, забыл? Так я напомню. С тебя снимается съемочный день – в договоре записано. Съемки ты нам сорвал – еще день. Ну и девушке кое-что положено… за беспокойство. Ты кем себя возомнил, сучок? Романом Полански? Так он компенсацию платил. Ба-а-альшие миллионы. Тебе столько в жизни не заработать с твоей мягкой игрушкой!
– Ничего же не было… – тянул Соколовскис.
– Да черт с ним, Ольгерт Иосифович, – вступилась Лина.
– Ну, как скажешь. А ты все-таки не расслабляйся, – грозно покосился Ольгерт на Соколовскиса, – и денежку копи. Я так думаю, штук пять баксов ты ей задолжал.
– Пять штук баксов? – ужаснулся Валдис.
– Грабеж среди бела дня, – в тон ему подтвердил Ольгерт. – Но все же лучше, чем без причиндалов остаться. Положишь на карточку и ей отдашь вместе с пин-кодом. Карточку новую откроешь, как только в Вильнюс вернемся. Я прослежу. Пин-код тебе выдадут в запечатанном виде, так ей и отдашь, а то я тебя знаю, с тебя станется карточку заблокировать. Да, а Эдика обходи стороной, у него на тебя во-о-от такой зуб точится.
Когда вернулись на хутор, выяснилось, что трейлер не нужен. Данута с Терезой предложили Лине переночевать и вообще дожить до конца съемок на их половине. Показали комнатку. Это была неотапливаемая застекленная веранда, но стояло жаркое лето, Данута пообещала дать теплое одеяло на всякий случай. Лина согласилась.
Женщины мигом перетащили на веранду пружинную кровать, старомодную, с никелированными шишечками, и все Линины пожитки. Нелли замкнулась в негодующем молчании, но на нее никто и не смотрел. Непривычная, неуютная ситуация для звезды.
Лину уложили, Ольгерт усадил обеих женщин в кухне и завел длинный разговор по-литовски. Лина догадывалась, о чем он говорит: подбивает Терезу стать Нелькиной дублершей. Они говорили долго, спорили, Лине с ее веранды было слышно, хотя она задремывала пару раз. Потом ей ужасно захотелось есть. Она встала и вошла в кухню.