Нелли неожиданно согласилась без дальнейших споров. Даже против адвоката возражать не стала.
– Я перезвоню, – пообещала Лина.
Она позвонила Понизовскому, договорилась с ним. Назначили день и час. Лина чувствовала, что дело вовсе не в Мите, нарочно договорилась на одиннадцать утра буднего дня, когда он наверняка будет в детском саду. Перезвонила матери и назвала ей время. Та приняла условленный день и час безропотно.
У Лины росло в душе чувство, что она приглашает в дом вампира. Согласно поверью, вампир ведь сам переступить порог не может, только по приглашению.
Но Лина и не подозревала, насколько близка к истине.
В назначенный день Нелли явилась. Опоздала, конечно, но Лина решила ее не попрекать. Все равно, что воду в ступе толочь.
– Извините, – сказала она Понизовскому, – у нее комплекс Мэрилин Монро. Всюду опаздывает.
Торжественное антре кинодивы оказалось несколько смазанным тяжелой одышкой. Лине пришлось вынести матери стул в прихожую, чтобы она села и отдышалась.
– Воды дать? – участливо спросила Лина. – Извини, не «Эвиан».
Она вынесла в прихожую и дала Нелли стакан обыкновенной минералки. Нелли жадно выпила.
– Газированная, – фыркнула она с отвращением. – Ты же знаешь, я газированную не пью!
– Это нарзан, – кротко объяснила Лина. – У него природная газация. Ну идем.
Она провела мать на кухню, где уже ждал Понизовский. Лина специально выбрала кухню: в той комнате, которую она считала своим кабинетом, все место на столе съедал компьютер с ковриком для мыши и пюпитр, на который она ставила переводимые книги или документы. В детской стола вообще не было, если не считать игрушечного. А вдруг писать придется? Оставалась только кухня, там прекрасный свободный стол.
Что характерно, отметила про себя Лина, Нелли даже не спросила, где ее сын, которого якобы приехала повидать. Холодно кивнув Понизовскому, она села возле кухонного стола боком и закинула ногу на ногу. «Ну, конечно, – подумала Лина, – наши ноги нас кормят. А вы любуйтесь, пока мы добрые».
– Я хочу, чтобы мой сын жил со мной, – объявила Нелли.
– С какой радости? – спросила Лина.
– Я не позволю тебе выставлять меня плохой матерью.
– Ты никакая мать, – отозвалась Лина. – Ни плохая, ни хорошая, вообще никакая.
– Давайте не будем ссориться, – вмешался Понизовский. – Если я правильно понимаю, мальчик нужен вам для какой-то пиар-акции?
– А даже если так! Что тут такого? Это мой сын! И никакая это не пиар-акция, я хочу вернуть его отца. Он опять разводится. А тут сын. Сама же мне говорила… – повернулась Нелли к дочери. – Винегрет нарезан.
Лина не ответила, посмотрела на биологическую мать молча. Может, показалось, потому что давно не виделись, но выглядела Нелли плохо. Если честно, просто ужасно. Похудела наконец, но худоба не пошла ей впрок. Кожа на лице пожелтела и обвисла дряблыми складками. Видать, так и не накопила на золотые нити. Вряд ли престарелый Казанова на нее польстится. Разводится? Ему семьдесят пять, но к его услугам полно молоденьких дурочек.
Пожалуй, теперь, подумала Лина, на Нельку налезло бы то сине-рыжее платье. Она похожа на вешалку. Но вряд ли оно будет ей к лицу.
– Ты давай завязывай со своими освенцимскими диетами, – посоветовала она матери. – Выглядишь плохо.
– Не твое дело, – огрызнулась Нелли. – И не уходи от темы. Мне нужен сын.
– Митя будет жить со мной, – заявила Лина.
Она уже предварительно переговорила с адвокатом и чувствовала себя храброй.
– Я его через суд верну, если понадобится! – пригрозила Нелли.
– И вот тут на сцену выхожу я, – шутливо объявил Понизовский. – Вы по телефону сказали дочери, что хотите повидать сына. Я верно излагаю?
– А что, мне нельзя его повидать? – огрызнулась Нелли. – Я чуть ли не четыре года его не видела! Это, по-вашему, нормально?
– Однако вот мы сидим тут, беседуем, но вы до сих пор даже не поинтересовались, где он.
– Меня Полька с толку сбила. И лестница эта ужасная! Я не знаю, как жива осталась! А она, выходит, каждый день его по этим лестницам таскает?
– Итак, вы хотите вернуть ребенка через суд, – невозмутимо продолжил Понизовский, не отвечая на риторический вопрос. – Скажите, сколько у него зубов?
– Чего? – не поняла Нелли.
– Зубов, зубов, – терпеливо повторил адвокат.
– Понятия не и… А почему вы спрашиваете? – насторожилась Нелли.
– Это не я, это суд у вас спросит. Сколько у него зубов, какие прививки ему сделаны, какими детскими болезнями переболел… Какая у него любимая игрушка, какую сказку он любит слушать на ночь, на каком боку засыпает. Как зовут его друзей. У вас есть ответы на все эти вопросы?
Нелли нервным жестом вытащила сигареты.
– Не кури тут, – остановила ее Лина. – Я не разрешаю курить в доме, здесь дети.
– Где дети? – Нелли огляделась по сторонам.
– В детском саду, но все равно курить нельзя. Дым застаивается, впитывается, детям это вредно. Хочешь курить – иди на лестницу.
– Хорошо, – неожиданно кротко согласилась Нелли. – Я пойду на лестницу.
– Погоди, я дам тебе что-нибудь – пепел стряхивать. Не на пол же.
Лина хотела достать что-то из шкафа, но Нелли ее остановила.
– Не надо. У меня своя пепельница есть. Переносная.
И она вынула из сумки кокетливый маленький контейнер с крышечкой на цепочке, отделанный золотом и расписанный фривольными рисуночками в стиле «Fin de siècle» [23] . Это было настолько в духе Нелли, что Лина немного успокоилась.
– Вы и вправду думаете, что у нее нет шансов в суде? – спросила она Понизовского, когда Нелли вышла.
– Ни единого. И, мне кажется, она это понимает. Вот потому-то меня так и смущает этот визит. Она пришла с какой-то другой целью.
– С какой? Красть у меня нечего. Ладно, подождем.
Ожидание затянулось. Похоже, Нелли выкурила на площадке не меньше двух сигарет. Но вот дверь хлопнула, раздался дробный цокот каблучков по коридору, и она вернулась. От нее пахло дымом – не придерешься.
– Все эти ваши вопросы ничего не стоят, – заявила она Понизовскому. – Как я могу что-то знать о сыне, когда Полька его от меня скрывает? Я так и скажу на суде.
– Скрывает? А когда вы в последний раз интересовались его здоровьем? Вы же говорите с дочерью по телефону?
– А это ее слово против моего, – злорадно улыбнулась Нелли. – Вы ничего не докажете.