«Это еще как сказать». Джон, сняв перчатку с обожженной руки, свистнул в два пальца. Из ворот выскочил Призрак, конек шарахнулся, Тормунд чуть не свалился с него.
– Не надо, говоришь? Призрак, к ноге.
– Бессердечный ты ублюдок, Джон Сноу. – Тормунд тоже протрубил в рог, и вольный народ понемногу пошел к воротам.
С рассвета и дотемна наблюдал Джон за этой процессией. Первыми шли заложники, сто мальчиков от восьми до шестнадцати лет.
– Запрошенная тобой цена, Джон Сноу. Надеюсь, плач их матерей не будет преследовать тебя по ночам. – Одних мальчишек вели к воротам родители, других – старшие братья и сестры, третьи, особенно подростки, шагали одни, не желая держаться за мамкину юбку.
Два стюарда считали мальчиков и записывали их имена на длинных пергаментных свитках, третий собирал у них ценности и вел свой список. Юные одичалые шли в незнакомое место, на службу ордену, с которым их предки враждовали тысячи лет, но Джон не видел ни слез, ни рыдающих матерей. «Это дети зимы, – сказал он себе. – Слезы, если и появляются, сразу примерзают к щекам». Ни один заложник не попятился и не попытался удрать, входя в темный туннель.
Почти все они тощие, порой истощенные, с руками и ногами как палочки, но разные во все остальном. Одни высокие, другие низенькие. Головы черные, каштановые, белокурые и рыжие, целованные огнем, как у Игритт. Попадаются хромые, рябые и с рубцами на лицах. У старших пробивается пушок на щеках или усики, у одного борода выросла, как у Тормунда. Кто в теплых шубах, кто в вареной коже и разрозненных доспехах, большая часть в шерсти и тюленьих шкурах, меньшая в лохмотьях, один совсем голый. У многих в руках оружие: колья, дубинки с каменным оголовком, ножи из кости, кремня, драконова стекла, шипастые булавы, сети, порой заржавленные мечи. Рогоногие босиком, другие со снегоступами, чтобы не проваливаться в сугробы. Шестеро верхом на конях, двое на мулах, два брата ведут козу. Самый длинный – шести с половиной футов, но с младенческим личиком, самый маленький заявляет, что ему девять, хотя на вид не больше шести.
Тормунд показывал Джону отпрысков именитых людей.
– Вон тот сын Сорена Щитолома, тот, рыжий, – Геррика Королевича. Происходит будто бы от Реймуна Рыжебородого, а на самом деле от его младшего брата. – Про двоих, похожих как близнецы, Тормунд сказал, что они погодки. – Один от Харла Охотника, другой от Харла Красивого, а мать одна. Отцы друг друга терпеть не могут: я бы на твоем месте послал одного в Восточный Дозор, другого в Сумеречную Башню.
Он назвал еще сыновей Хауда Скитальца, Брогга, Девина Тюленебоя, Кайлега Деревянное Ухо, Морны Белой Маски, Великого Моржа…
– Великий Морж? Вот это да.
– У них на Стылом берегу чудацкие имена.
Отцом троих мальчиков, как уверял Тормунд, был Альфин Убийца Ворон, убитый Куореном Полуруким.
– Не похоже, что они братья, – заметил Джон.
– Потому что матери разные. Хрен-то у Альфина был махонький, поменьше твоего, но совал он его куда ни попадя. У него в каждой деревне по сыну. А тот вон, с крысиной мордочкой, отродье Варамира Шестишкурого. Помнишь его, лорд Сноу?
– Помню. Оборотень.
– И злющий мерзавец в придачу. Теперь вроде помер – после битвы его никто не видал.
Двое оказались переодетыми девочками. Джон велел Большому Лиддлю и Рори привести их к нему. Одна послушалась, другая кусалась и лягалась.
– У них тоже отцы именитые? – спросил Джон.
– У этих-то? Вряд ли. Жребий вытянули, небось.
– Так это же девочки.
– Да ну? Эй, ребята, мы тут с лордом Сноу поспорили, у кого из вас стручок больше. Спустите-ка штаны, дайте глянуть.
Одна залилась краской, другая прошипела:
– Отцепись, Тормунд Великаний Зад. Дай пройти.
– Хар-р! Твоя взяла, ворона, стручков у них нет, зато вот у этой фитюльки есть яйца – копьеносицей будет. Раздобудьте им девчачью одежку, – крикнул Тормунд своим, – не то лорд Сноу намочит подштанники.
– Мне нужны двое мальчиков вместо них.
– Зачем это? Заложник остается заложником. Что мальчишке снести голову, что девчонке, разницы нет. Многие отцы дочек тоже любят.
Джона заботили не отцы.
– Манс тебе о храбром Данни Флинте не пел?
– Вроде нет. Кто таков?
– Девушка, которая переоделась мальчиком, чтобы вступить в Дозор. Красивая песня, но грустная, и конец у нее плохой. – В песне говорится, что призрак Данни до сих пор блуждает в Твердыне Ночи. – Эти девочки поедут в Бочонок. – Единственные мужчины там – Железный Эммет и Скорбный Эдд. Джон доверял обоим, чего не мог сказать о большинстве своих братьев.
Тормунд, поняв его, от души плюнул.
– Экие вы гадкие птицы, вороны. Ладно, получишь еще двух мальчишек.
Когда в туннель прошли девяносто девять заложников, Тормунд представил последнего.
– Мой Дрин. Позаботься о нем, ворона, не то я съем твою черную печень.
Убитый Теоном Бран был бы теперь одного возраста с этим мальчиком, но Дрин не столь миловиден, как маленький Старк. Плотный, коротконогий, с широким красным лицом и буйной гривой темных волос – вылитый Тормунд.
– Он будет моим пажом, – пообещал Джон.
– Слыхал, Дрин? Смотри не озорничай. Иногда ему требуется хорошая трепка, только гляди в оба, милорд: он кусается. – Тормунд поднял рог и протрубил в него снова.
На этот раз из леса начали выходить воины – человек пятьсот, а то и вся тысяча. Все при оружии, каждый десятый конный. На плетеных, обтянутых шкурами щитах за спинами изображены змеи, пауки, отсеченные головы, окровавленные молоты, проломленные черепа, демоны. Кое-кто облачен в помятые, добытые в набегах доспехи, на других костяные латы, как на Гремучей Рубашке, на остальных вареная кожа, и на каждом сверху меха.
По длинным волосам Джон узнавал копьеносиц. При виде них он всегда вспоминал Игритт: ее огненные волосы, ее улыбку, когда она разделась перед ним в гроте, ее голос. «Ничего ты не знаешь, Джон Сноу», – твердила она и была, конечно, права.
– Что ж ты женщин не послал первыми? Я имею в виду матерей и девушек, не воительниц.
– Мало ли. Вдруг вы, вороны, решите закрыть ворота – тогда бойцы на той стороне будут кстати. Раз я купил у тебя коня, что ж мне, и в зубы ему не заглядывать? Ты не думай, что мы не доверяем тебе: мы вам доверяем точно так же, как вы нам. Тебе нужны были воины – вот они. Каждый стоит шестерых твоих черных ворон.
– Прекрасно… пока их оружие обращено против нашего общего врага.
– Я тебе слово дал. Слово Тормунда Великаньей Смерти крепче железа.
Отцы взятых в заложники мальчиков смотрели на Джона холодными мертвыми глазами, не отнимая рук от мечей, или улыбались, как вновь обретенному родичу, – он сам не знал, что вызывает в нем большее беспокойство. На колени никто не вставал, но клятву давали многие.