Одичалые шли к воротам – старики, дети и немощные еле тащились. Белое поле, сверкавшее утром на солнце, теперь стало черным. Деревянные колеса, копыта коней, коз и прочей скотины, полозья саней, сапоги и босые ступни Рогоногих превратили снег в грязное месиво, еще больше замедляющее движение.

– Больно узкие у вас ворота, – повторил Тормунд.

К вечеру, когда пошел снег, река одичалых обмелела до ручейка, и над лесом поднялись столбы дыма.

– Торегг сжигает мертвых, – пояснил Тормунд. – Тех, кто лег спать вчера и не проснулся сегодня. Таких всегда находят, на снегу либо в шалашах. Торегг знает что делать.

Дым уже едва сочился, когда Торегг показался из леса с дюжиной конных воинов, вооруженных копьями и мечами.

– Мой арьергард, – расплылся в щербатой улыбке Тормунд. – У вас, ворон, есть разведчики – чем мы хуже? Я оставил их в лагере на случай внезапной атаки.

– Лучшие твои люди?

– Это как посмотреть. Каждый из них убил по вороне.

Среди всадников шел один пеший, а рядом с ним трусил зверь – чудовищный вепрь, вдвое больше Призрака, в жесткой черной шерсти и с клыками в человеческую руку длиной. Такого кабана Джон видел впервые, а его предполагаемый хозяин сильно походил на него: плоский нос, тяжелый подбородок в густой щетине, близко сидящие глазки.

– Боррок, – плюнул Тормунд.

– Оборотень. – Джон не спрашивал, а утверждал: он понял это с первого взгляда.

Призрак, учуяв зверя, повернул голову, оскалился, вышел вперед.

– Нельзя! – крикнул Джон. – Ко мне!

– Волк и кабан… Ты лучше запри его на ночь, – посоветовал Тормунд, – а Борроку я велю запереть своего. Они последние. Насилу-то дождались. Снег, чую, зарядил на всю ночь – пора глянуть, что там у вас на той стороне большой льдины.

– Ступай, – сказал Джон, – я войду последним. Встретимся на пиру.

– Хар-р! Вот это приятная новость. – Тормунд направил коня к Тореггу и его людям, которые слезали с коней у ворот. Стюарды под надзором Боуэна Мурша закатили свои тачки в туннель – за Стеной остались только Джон со своими телохранителями и оборотень со своим чудищем, задержавшийся в десяти ярдах от них.

Запорошенный снегом вепрь копнул землю и опустил голову. Джону показалось, что он сейчас бросится; двое охранников взяли копья наперевес.

– Брат, – сказал Боррок.

– Поторопись, ворота вот-вот закроются.

– Запирайся хорошенько, ворона: они идут. – Одарив Джона жутчайшей улыбкой, Боррок зашагал вместе с вепрем к воротам.

– Ну вот и конец, – сказал Рори.

«Скорее начало», – подумал Джон.

Боуэн Мурш ждал его на той стороне с исписанной цифирью дощечкой.

– В ворота прошли три тысячи сто девятнадцать одичалых, – доложил он. – Шестьдесят заложников отправлены в Восточный Дозор и Сумеречную Башню; предварительно их покормили. Женщин Эдд Толлетт увез в Бочонок, остальные при нас.

– Ненадолго, – заверил Джон. – Через пару дней Тормунд уйдет со своими в Дубовый Щит, других тоже пристроим.

– Так точно, милорд. – Мурш, судя по его тону, охотно пристроил бы их по своему усмотрению.

Замок, в который вернулся Джон, сильно изменился по сравнению с утренним. Черный Замок на его памяти всегда был тихим, сумрачным местом, где сновали как призраки люди в черном, десятая часть прежнего гарнизона. Теперь в тех окнах, где никогда не было света, зажглись огни, дворы наполнились голосами, всюду пестрели шубы.

У старой Кремневой Казармы несколько взрослых мужчин… перекидывались снежками. Подумать только! Так играли когда-то Робб с Джоном, а после них Арья и Бран.

В бывшей оружейной Донала Нойе и в комнатах Джона было, однако, все так же темно и тихо. Не успел Джон снять плащ, в дверь заглянул Даннел и доложил, что пришел Клидас с посланием.

– Пусть войдет. – От уголька на жаровне Джон зажег вощеный фитиль, от него три свечи.

– Виноват, лорд-командующий, – сказал, моргая розовыми глазами, Клидас. – Вы, должно быть, устали, но я подумал, что вы захотите увидеть это незамедлительно.

– Правильно подумал.

«В Суровом Доме, с шестью кораблями, – говорилось в письме. – «Черный дрозд» пропал вместе с командой, два лиссенийских корабля выбросило на берег Скейна, «Коготь» дал течь. Здесь дела плохи, одичалые поедают умерших. В лесу упыри. Браавосские капитаны согласны взять только женщин и детей, ведуньи нас называют работорговцами. Попытка захватить «Ворону-буревестницу» отражена, шесть человек команды и много одичалых погибли. Осталось восемь воронов. В воде упыри. Шлите помощь сушей, на море шторм. Писано на «Когте» мейстером Хармуном». Внизу расчеркнулся Коттер Пайк.

– Дурные вести, милорд? – спросил Клидас.

– Весьма. – «В лесу и в воде упыри, из одиннадцати кораблей уцелело шесть». Джон хмуро свернул пергамент. Ночь собирается, и он начинает свою войну.

Отставной рыцарь

– На колени перед его великолепием Гиздаром зо Лораком, четырнадцатым этого благородного имени, королем Миэрина, потомком Гиса, октархом Древней Империи, владетелем Скахазадхана, супругом Дракона и наследником Гарпии! – прокатился между колонн зычный голос герольда.

Сир Барристан Селми проверил под плащом, хорошо ли меч выходит из ножен. Оружие в присутствии короля могут носить только телохранители, а он, Селми, как будто еще в их числе, несмотря на отставку. Никто по крайней мере не требовал, чтобы он сдал свой меч.

Дейенерис Таргариен принимала просителей на скамье черного дерева, которую сир Барристан заботливо устелил подушками. Король Гиздар водрузил на месте скамьи два трона из золоченого дерева со спинками в виде драконов. Сам он восседает на правом – в золотой короне, со скипетром. Левый пустует.

Драконье седалище, даже искусно вырезанное, не заменит подлинного дракона.

Справа от тронов стоит Гогор-Великан, громадина со зверским, в шрамах, лицом. Слева – Пятнистый Кот в леопардовой шкуре через плечо. Позади – Белакуо-Костолом с Хразом. Все они матерые убийцы, но одно дело встречать врага на арене, когда о нем возвещают трубы и барабаны, и другое – обезвредить затаившегося злодея до того, как тот нанесет удар.

В самом начале дня сир Барристан чувствовал уже такую усталость, будто всю ночь работал мечом. Чем он старше, тем меньше сна ему требуется. Оруженосцем он мог проспать десять часов и все-таки зевал, выходя на учебный двор. В шестьдесят три ему и пяти хватает, а прошлой ночью он почти и вовсе глаз не смыкал. В его каморке рядом с покоями королевы раньше спал какой-то комнатный раб. Там есть кровать, ночное судно, шкаф для одежды и даже стул. На столике у кровати восковая свеча и фигурка Воина. Он не особо набожен, но с Воином ему на чужбине не так одиноко и есть к кому обратиться в темные часы ночи. «Избавь меня от сомнений, грызущих душу мою, и дай мне силу поступить правильно», – так молился Селми, но ни молитва, ни рассвет не вселили в него уверенности.