Кэти поняла, что Алекс говорит и о ней, и о себе. Долгое время они молчали.

— Я люблю тебя, — прошептал он наконец.

Она подалась вперед и погладила его по щеке.

— Я знаю. Я тоже тебя люблю.

26

К концу июня цветочные сады в Дорчестере, ослеплявшие красками весной, начали никнуть и увядать. Цветы бурели и сохли, заворачивая внутрь лепестки. Стало влажно. Узкие улицы Бостона пахли гниющей пищей, мочой и тлением. Кевин сказал Коффи и Рамиресу, что они с Эрин проведут выходные дома, будут смотреть телевизор и заниматься садом. Коффи вспомнил о Провинстауне, и Кевин солгал о пансионе, где они якобы жили, и ресторанах, которые посещали. Коффи обрадовался — он бывал во всех этих ресторанах и спросил, заказывал ли Кевин в одном из них крабовые котлетки, Кевин посетовал, что нет, но обещал в следующий раз непременно заказать.

Эрин ушла, но Кевин постоянно видел ее повсюду. Он ничего не мог с этим поделать. Проезжая по улицам Бостона и завидев золотой отблеск на плечах женщины, он чувствовал, что сердце готово выпрыгнуть из груди. Он хотел увидеть маленький нос и зеленые глаза, выискивал красивую походку. Порой он останавливался у булочной, притворяясь, что ждет жену из магазина.

Он должен найти ее, пусть даже в Филадельфии она от него сумела скрыться. Люди оставляют следы. Иначе не бывает. В Филадельфии она назвалась вымышленным именем и придумала номер социальной страховки, но это не может длиться вечно, если только она не решит селиться исключительно в захудалых отелях и менять работу каждые несколько недель. Пока настоящий номер ее страховки нигде не всплыл — полицейский из другого участка проверил это по просьбе Кевина. Он единственный был посвящен в тайну, но помалкивал, потому что Кевин знал о его связи с несовершеннолетней нянькой его детей. Кевин чувствовал себя грязным, когда приходилось говорить с этим типом, извращенцем, заслуживающим тюрьмы, ибо в Библии сказано: «А блуд и всякая нечистота не должны даже именоваться у вас, как прилично святым» [9] , но сейчас Кевину было без него не обойтись. Он хотел найти Эрин и вернуть ее домой. Мужу и жене надлежит быть вместе, ведь они обменялись клятвами перед лицом Господа и в присутствии родственников.

Он не сомневался, что найдет ее в марте. Он был уверен, что-нибудь прояснится в апреле. Он ждал новостей в мае, но дом по-прежнему был пуст. Заканчивался июнь. Мысли Кевина часто путались; он двигался автоматически, как заводная кукла. Ему было трудно сосредоточиться, водка уже не помогала. Ему приходилось лгать Коффи и Рамиресу, а потом уходить, оставляя их сплетничать.

Он понимал одно: Эрин уже не бежит. Не станет она постоянно переезжать с места на место и бесконечно менять работу, это не в ее натуре. Она любит хорошие вещи и красивую обстановку. Стало быть, она живет по чужим документам. Если ей не хочется вечно быть в бегах, рано или поздно ей понадобится оригинал свидетельства о рождении и настоящий номер социальной страховки. Сейчас везде требуют удостоверение личности. Но где и как она раздобыла чужие документы? Кевин знал: проще всего найти человека такого же возраста, недавно умершего, и завладеть документами покойного. Первое еще можно с натяжкой допустить, потому что в библиотеку он Эрин все-таки возил. Кевин представил, как она читает некрологи на микрофише, выбирая, чье имя присвоить. Она замышляла побег и обдумывала детали, притворяясь, что смотрит на полки, и делала это, когда после тяжелого трудового дня он возил ее в библиотеку. Он проявлял к ней доброту, а она отплатила черным предательством, и Кевин приходил в бешенство при мысли, что Эрин наверняка исподтишка смеялась над ним. Однажды его обуяла такая злоба, что он раскрошил молотком сервиз китайского фарфора, который им подарили на свадьбу. Выпустив пар, он смог сосредоточиться на том, что нужно делать. Весь март и апрель Кевин по много часов проводил в библиотеке, вычисляя ее новое имя. Но как она достала документы? Где она сейчас? Почему не возвращается домой?

Эти вопросы жгли его огнем. Порой все становилось так запутанно, что он не мог сдержать слез, потому что тосковал по ней и хотел, чтобы она вернулась, потому что органически не мог жить один. Но иногда сознание того, что Эрин его бросила, напоминало ему, какая же она эгоистка, и тогда Кевину хотелось убить ее на месте.

Июль принес обжигающе-влажную, словно дыхание драконов, удушающую жару. Горизонт рябил и переливался вдали, словно мираж. Прошли праздники Четвертого июля, началась новая неделя. Кондиционер в доме сломался, но Кевин из осторожности не вызвал мастера и каждое утро отправлялся на работу с головной болью. Методом проб и ошибок он установил, что водка помогает лучше тайленола, но до конца боль не отпускала, стучала в висках. Он перестал ходить в библиотеку. Коффи и Рамирес снова справлялись о его жене. Кевин ответил, что с ней все в порядке, но больше не прибавил ни слова и сменил тему. Ему дали напарника, Тодда Вэннерти, новоиспеченного офицера полиции. Тодд охотно передоверил Кевину опрос свидетелей и потерпевших, а тому ничего больше и не надо было.

Кевин объяснил новичку, что жертва почти всегда знакома с убийцей, но не всегда эта связь очевидна. В конце первой недели совместной работы они выехали на вызов в квартиру менее чем в трех кварталах от участка на труп десятилетнего мальчика, погибшего от пулевого ранения. Этажом выше иммигрант-грек праздновал победу Греции в футбольном матче, паля в пол. Пистолетная пуля прошила потолок нижней квартиры и вошла лакомившемуся пиццей мальчишке точно в темя. Ребенок так и упал лицом в пиццу, и когда детективы осматривали труп, лоб мальчика был перемазан сыром и томатным соусом. Его мать два часа кричала и плакала и попыталась наброситься на грека, когда того вели по лестнице в наручниках. В конце концов она рухнула без чувств на лестничной площадке, и полицейским пришлось вызывать скорую.

После смены Кевин и Тодд пошли в бар. Тодд делал вид, что выбросил из головы, увиденное в квартире, но выпил три бутылки пива одну за другой. Он рассказал, что только со второго раза сдал экзамен на чин детектива. Кевин пил водку, но из-за Тодда велел бармену плеснуть в бокал клюквенного сока.

Это был полицейский бар. Много блюстителей закона, низкие цены, приглушенный свет и женщины, любившие путаться с копами. В нарушение правил бармен разрешал посетителям курить — ведь большинство из них были полицейскими. Тодд не был женат и часто сюда захаживал. Кевин раньше здесь не бывал. Ему бар не понравился, но идти домой он тоже не хотел.

Тодд ушел в туалет, а вернувшись, сел ближе к Кевину:

— По-моему, вон те две на нас глаз положили.

Кевин обернулся. Сидевшим у края стойки женщинам на вид было лет по тридцати, как и ему. Брюнетка поймала его взгляд и спустя секунду неторопливо отвернулась к рыжеволосой подруге.

— Вот когда пожалеешь, что женат! Правда, красивые?

«Потрепанные они», — подумал Кевин. Не похожи на Эрин с ее чистой кожей и духами с запахом лимона и мяты, которые он купил ей на Рождество.