— У меня в комнате две кровати. Так что можешь располагаться.
— А разве у тебя нет девушки?
— В данный момент нет, — сказал Билли. — И пока не предвидится.
— Я не хочу тебя стеснять.
— Двоюродные братья для того и существуют, — сказал Билли, — чтобы стеснять друг друга.
На следующий день Уэсли начал работать в бассейне, а вечером при свете фонарей Билли учил его играть в теннис. Уэсли был прирожденным атлетом с отличной реакцией и скоро превзошел остальных учеников Билли. Он играл с упоением, забывая обо всем на свете. Билли гордился успехами своего ученика, но сдержанная ярость в игре Уэсли вызывала у него растерянность, и временами ему хотелось сказать: «Опомнись, ведь это всего лишь игра». У него было такое, не дававшее ему покоя чувство, что игра в обычном понимании этого слова в жизни его двоюродного брата Уэсли полностью отсутствовала.
Билли наслаждался обществом Уэсли и скоро обнаружил, что он идеальный сосед, умеющий поддерживать образцовый порядок, что было приятно после беспорядочного хозяйствования Моники. Управляющий гостиницей был доволен Уэсли и поздравил Билли с удачной находкой. После того как Билли представил Уэсли Кармен, ее отношение к нему изменилось, и она вскоре стала приглашать их обоих ужинать в маленький ресторанчик неподалеку от порта, когда отца в отеле не было. Уэсли держался с Кармен спокойно и вежливо, и Билли обнаружил, что Кармен, которая до сих пор плаванием не увлекалась, теперь почти все утро проводит в бассейне. А узнав, что мать Билли была режиссером фильма, в котором снимался Уэсли, Кармен начала проявлять к нему даже признаки уважения и, когда в городе шла интересная, на ее взгляд, картина, приглашала их обоих в кино. Ей нравились фильмы, где проливалось много крови и был печальный конец, и она часто выходила из кинотеатра заплаканная.
После двух недель занятий Моника сообщила Билли, что на следующее утро она уезжает. Но, добавила она, давая ему щедрые чаевые, она непременно вернется; однако точной даты не назвала.
— Мы будем рады снова увидеться с тобой, — сказала она, не уточняя, кого она имеет в виду.
— А тебе не интересно узнать, что произошло на улице Гро-Кайю? — спросил Билли.
— Я знаю, что произошло на улице Гро-Кайю. Там по ошибке убили не того человека. И еще нескольких.
— Я тебе звонил.
— Ты забыл оставить свой адрес. Не повторяй ту же ошибку снова. Ты так и собираешься всю жизнь оставаться тренером по теннису в этой несчастной стране?
— Не знаю.
— Где ты познакомился с парнем, который работает в бассейне?
— Он просто забрел сюда в один прекрасный день, — солгал Билли. Он никому не говорил, что Уэсли его двоюродный брат: ему не хотелось, чтобы Уэсли связался с Моникой.
— Я тебе не верю, — спокойно сказала Моника.
— Ничем не могу помочь.
— У него хорошее лицо. Сильное и неистовое. Как-нибудь я должна с ним серьезно поговорить.
— Оставь его в покое.
— Пожалуйста, запомни, я в твоих указаниях не нуждаюсь.
— Запомнил. И не только это. Еще целую кучу вещей. Некоторые из них восхитительны. Как у тебя сейчас с памятью?
— Плохо. Очень плохо. Благодарю вас за терпение, проявленное по отношению ко мне на корте, хоть оно и не очень пошло на пользу, верно?
— Совсем не пошло. Ты безнадежна.
— Надеюсь, вы добьетесь больших успехов с другими учениками. Например, с этой испанской шлюхой. Сколько она платит вам? Вы ведь при ней в качестве жиголо? А в Испании жиголо должен быть членом профсоюза?
— Я не обязан выслушивать подобную мерзость, — сказал он сердито.
— Через несколько лет придется привыкнуть. Adios [35] , крошка.
Он посмотрел ей вслед, потом дрожащими руками положил в карман чаевые и взял ракетку. И все же его не оставляла надежда, что Моника вернется, скажет, в каком она номере, и пригласит зайти после полуночи.
Две недели спустя Уэсли сидел за столом в их номере и писал письмо. Билли одевался, собираясь пойти на вечер фламенко. По этому случаю были приглашены цыгане, а гостей просили прийти в испанских национальных костюмах. Билли купил себе нарядную рубашку с кружевами на груди и попросил у одного из музыкантов оркестра узкие черные брюки, курточку болеро и туфли на более высоком, чем обычно, каблуке. Уэсли тоже был приглашен, но решил вместо танцев заняться письмами и добавил, что в таком наряде чувствовал бы себя настоящим идиотом.
Утром он получил письмо от Гретхен, в котором она сообщала, что «Комедия реставрации» представлена на Каннский фестиваль, и просила его туда приехать, чтобы разделить славу. Вместе с ней и Дэвидом Доннелли поедет Рудольф. Постарается приехать хотя бы на три дня и Фрэнсис Миллер. Эти две недели обещают быть интересными. Она очень рада, что они с Билли наконец познакомились и понравились друг другу. Дальше Гретхен выражала надежду, что ему удастся повлиять на Билли и убедить его тоже приехать в Канн.
— Билли, — сказал Уэсли, — я пишу письмо твоей матери. Она просит нас обоих приехать в Канн. Что ей ответить?
— Напиши… — Билли задумался; одна туфля была уже надета, вторая стояла на полу, — напиши ей… приедем, а почему бы и нет?
— Она обрадуется.
— Ладно, — сказал Билли, всовывая ногу в другую туфлю и вставая, — я полагаю, раз в десять лет человек может доставить удовольствие собственной матери. Как я выгляжу?
— По-идиотски.
— Так я и думал. Ну, я пошел к цыганам.
— Желаю повеселиться.
— Если к утру я не вернусь, значит, меня похитили. От этих цыган можно всего ожидать. Выкупа больше тринадцати с половиной долларов не давай.
И вышел, насвистывая арию тореадора из «Кармен».
Цыгане были превосходны, гитары и кастаньеты зажигали в крови огонь, музыка и пение наполняли сердце грустью, заставляли его трепетать в ожидании любви, танцоры плясали гордо и темпераментно, а вино лилось рекой. И снова, как в тот первый день в Испании, Билли почувствовал, что он оказался в стране, которая словно создана для него.
Один из танцоров подошел к Кармен и пригласил ее. Она танцевала с удовольствием и очень легко — не хуже профессиональной танцовщицы, решил Билли; ее длинные блестящие волосы развевались, лицо по обыкновению выражало гордое презрение. Вот танец окончился, и гости, в том числе и Билли, громко зааплодировали. И тут, вместо того чтобы снова сесть, Кармен подошла к нему и подняла его с места. Под общий смех и хлопки Билли начал с ней танцевать, слегка пародируя движения цыган.
Когда танец кончился, Кармен наградила взмокшего Билли поцелуем.
— Я хочу на воздух, — сказал он. Они вышли на террасу. Небо было тревожным и темным, черные рваные тучи то и дело закрывали луну.