— Ом! — вскричал Дункан.
Каребара, ползая на коленях, разыскивал листок, который проскользнул под кресло. Профессор повернулся к Дункану.
— Ом? Что с Омом?
Дункан сопротивлялся всей силой разума — и лицо его не выдало ничего. Дисплей на стене бесстрастно показал резкий скачок кровяного давления, учащенное биение сердца, электрический разряд, пронесшийся по его коже, всплеск адреналина в крови, вспышку излучения, идущего от мозжечка. Профессор ничего не заметил, хотя позднее, просматривая запись, он непременно обратит внимание на столь необычное явление. Но тогда, сообразил Дункан, это уже не будет иметь значения. А пока… Дункан закрыл глаза… поплыли зеленые поля, быстро бегущий по ним одинокий белый единорог… он, Дункан, с козлиным рогом и покрытыми шерстью ногами водрузился на девственницу, к которой спешил единорог, опоздавший на несколько минут…
Дункан открыл глаза. Как он и надеялся, показания на экране теперь соответствовали состоянию мужчины, не испытывающего никакого напряжения. Показания, конечно же, не отражали реальности. Сотни тысяч людей, поднаторели в умении контролировать свои реакции на стресс — итог многолетних тренировок в сфере биологической обратной связи. Именно поэтому органики, пользуясь ТИ, редко прибегали к помощи детекторов лжи, основанных на электронных методах измерения физических реакций.
— Что насчет Ома? — переспросил Каребара.
Это не был просто какой-то случайный проблеск воспоминания. Прилив памяти обрушился на него словно фонтан, словно струя гейзера, взлетевшая, упавшая и исчезнувшая. Мозг его оказался столь переполненным образами и словами, что Дункан не смог охватить всю вспышку целиком. И все же он увидел и запомнил достаточно.
Он, Чарльз Арпад Ом, находился в тайной квартире в Башне Эволюции на Манхэттене. Руггедо что-то говорил ему, но Руггедо был Джильбертом Чингом Иммерманом, человеком, считавшимся умершим много лет назад. Иммерман, его дед и прадед, — основатель и руководитель подпольной организации, к которой принадлежал Кэрд и семь других его образов и которая позже была раскрыта и разгромлена. Каким-то способом Иммерману удалось остаться в тени, и он по-прежнему был одним из членов Совета Мирового Правительства. Иммерман не оставят своих планов и организовал новую группу. Или, может быть, собрал воедино остатки старой организации.
Иммерман открыл сложную биохимическую смесь, которую назвал эликсиром бессмертия, хотя это средство и не гарантировало вечной жизни.
— Жизнь продлевается в семь раз, — пробормотал Дункан.
— Что?! — вмешался Каребара. — Я спрашивал вас об Оме!
— О, — воскликнул Дункан. — Секундочку. Мне показалось, что я что-то вспомнил о нем. Но воспоминание ускользнуло. Я не в силах вернуть его.
— Ну, наконец-то, кажется, у нас есть хоть какой-то прогресс, — с довольным видом заметил Каребара.
Эликсир Иммермана в семь раз замедлял процесс старения. Обычный гражданин, живущий восемьдесят сублет, проведет на Земле пятьсот семьдесят облет. Но иммер — человек, ежегодно принимавший положенную долю эликсира, — мог обитать на Земле 3920 облет.
Этим-то и объяснялось, что правительство сгорало от желания поймать Иммермана. Кое-кто из высокопоставленных официальных лиц, наверняка всего несколько человек, проведал обо всем этом от тех иммеров, которых им удалось схватить. Они сохранили эту информацию в тайне. Власти посадили в цилиндры не только всех пойманных иммеров, но также каждого, кому в силу обстоятельств стало хоть что-то известно об эликсире бессмертия.
Сник ничего не знала об этом, но даже ее подвергли допросу и, приговорив по ложному обвинению, бросили стоунированной на склад.
Несмотря на все усилия сохранить самообладание, Дункан буквально рассвирепел. Уровень кровяного давления на экране резко подскочил вверх, а излучение мозга достигло невиданной частоты.
— Пора вдохнуть тумана, — сказал профессор. — Откройте, пожалуйста, рот пошире.
…Проснулся Дункан через час, когда с него уже сняли электроды. Каребара с озадаченным видом склонился над ним, протягивая Дункану стакан воды. Он с трудом сел. Выпив, Дункан вернул профессору пустой стакан, и тот, поставив его на стол, молча покинул комнату в сопровождении двух охранников. Едва дверь закрылась, Дункан вскочил на ноги. Его шатало. Во рту, несмотря на выпитую воду, было сухо — казалось, язык, касаясь зубов, вот-вот высечет из них искру. В голове и в желудке словно катался раскаленный докрасна железный шар.
Не разбирая пути, Дункан помчался в ванную комнату.
— Эта букашка, наверно, опрыскала меня раза четыре, не меньше. И лекарствами накачала. Ну и гад.
Однако, если Каребаре и удалось добиться от него своими методами чего-то интересного, он держал это при себе. Дункан сомневался, что профессор сумел вытянуть из него нечто такое, чего он, Дункан, не хотел открыть. Чтобы создать новую личность, надо пройти через длинный ряд процедур, а это обстоятельство, видимо, вынуждает Руггедо-Иммермана торопиться.
Дункана вырвало недавно съеденным завтраком и на какое-то время он забыл обо всем. Прополоскав рот и выпив воды, утерев выступившие слезы, Дункан почувствовал себя немного лучше. Он собирался еще раз обдумать результаты сегодняшнего сеанса, но, не выдержав напряжения, заснул. Проснулся он около полудня, выпил немного кофе и закусил печеньем и сыром. В час дня пришли охранники, которые обычно сопровождали его в бассейн. Несмотря на ужасную головную боль и ощущение, будто все молекулы его тела и мозга скрипят и трутся одна о другую, он следовал распорядку. Проплавав почти час, Дункан почувствовал себя гораздо лучше. Воспользовавшись шумом — Кэбтэб самозабвенно шлепал себя по брюху, — Дункан сумел сказать несколько слов Сник, а потом и самому падре, когда столь же звучно плескалась в воде Пантея.
— Наверно, сегодня вечером.
В два часа явился Каребара.
— Полагаю, надо продвигаться быстрее. Нас ждет успех. Какие-либо научно обоснованные предпосылки для такого мнения отсутствуют, но у меня предчувствие.
— Преклоняюсь перед вашей интуицией, — заметил Дункан, — но я еще не отошел от сегодняшнего утра. Наверно, придется пропустить вечерний сеанс.
— Ни в коем случае, — с энтузиазмом сказал Каребара. — У нас появился шанс, и мы не можем его упустить.
— Я ручаюсь, что вы потеряете свое и мое время, о своем здоровье я уже и не говорю, — ответил Дункан. — Вы не продвинетесь ни на дюйм, если я не буду сотрудничать с вами, а я не собираюсь этого делать. Если к ночи я почувствую себя лучше, мы сможем попробовать. Иначе…
Каребара прикусил нижнюю губу, сцепил пальцы. Пришлось смириться.
— Ну хорошо. Следующий сеанс отменим. Но к вечеру вы _д_о_л_ж_н_ы быть готовы. Это очень важно.
Не потому ли, что к нам пожалует Иммерман? — подумал Дункан.