— Посмейте только поднять на меня руку! — исступленно закричала молодая женщина. — Только посмейте! Тогда сами увидите…

На это они решиться не могли. Они пытались запугать ее угрозами. Им очень хотелось сломить ее и, главное, заставить замолчать, так как каждое ее слово жалило их, как стрела, но грубо обойтись с Анжеликой они не могли. Это было бы кощунством, хотя никто из них не смог бы объяснить почему.

Используя последние остатки своего влияния, Анжелика произнесла:

— Надо подняться наверх! Надо во что бы то ни стало переговорить с ним.

Они почти покорно последовали за ней. Проходя вдоль борта, все посмотрели на море. Поредевший туман отступил от корабля, сомкнувшись на некотором расстоянии от него в кольцо цвета серы. Море оставалось мягким и ласковым, и израненный «Голдсборо» плавно скользил по его поверхности. Можно было подумать, что стихия давала людям время уладить свои раздоры.

«Но если начнется новая заваруха, — подумал вдруг Маниго, — то как быть с людьми из трюма? Чтобы сразу же привлечь их на свою сторону, мы должны нейтрализовать Рескатора… Заставить их поверить, что он мертв. Иначе их не возьмешь. Пока они считают его живым, они будут ждать чуда… Пока считают его живым!..»

Глава 2

Картина, открывшаяся им на корме, чуть не вызвала у Анжелики обморок. Нарушив приказ Маниго, мятежники-испанцы, охранявшие каюту Рескатора, выбили окна и дверь. Набравшись храбрости взбунтоваться против грозного хозяина, они собирались захватить его и заполучить все драгоценности.

Самым активным из них был Хуан Фернандес, который по приказу Рескатора был как-то привязан к бушприту за неповиновение. Он также инстинктивно чувствовал, что пока хозяин жив, победа может перейти на его сторону. И тогда горе мятежникам! Гнуться реям под тяжестью повешенных…

Готовые к отпору матросы вошли внутрь, держа наготове мушкеты и ножи.

В салоне было пусто!

От изумления они и думать перестали о возможности поживиться. Но напрасно они передвигали и опрокидывали мебель. Где же прятался их грозный противник? Не мог же он растаять, как дым из медных кадильниц инков. Маниго разразился проклятиями и стал пинать сапогом проштрафившихся.

Гнусавя, матросы-испанцы пустились в оправдательные объяснения. Когда мы вошли, утверждали они, никого уже не было. Не превратился ли он в крысу? От такого человека можно ожидать все, что угодно…

Поиски возобновились. Мерсело открыл выходившие на корму окна, через которые Анжелика любовалась закатом солнца в тот восхитительный вечерний час, когда они уходили из Ла-Рошели. Скос под кормой, пенистые волны… Он не мог сбежать с этой стороны, да и окна снаружи плотно не закрывались.

Разгадка нашлась в смежной каюте. Там, под отвернутым ковром, они увидели крышку люка. Они молча переглянулись. Маниго еле сдерживался, чтобы не разразиться руганью.

— Мы еще не знаем всех сюрпризов этого корабля, — сказал подошедший к ним Ле Галль. — Он создан по образу и подобию того, кто его строил.

В голосе его звучали горечь и тревога. Анжелика решила перейти в наступление.

— Вот видите! Вы лгали самим себе, обвиняя Рескатора в пиратстве. В глубине души вы никогда не сомневались, что этот корабль — его детище и по праву принадлежит ему. Теперь вам понятно, что у вас были все шансы договориться с ним. Я уверена, что он не желает вам зла. Сдайтесь, пока ваше положение не стало непоправимым!

…Анжелике следовало помнить, что ларошельцы весьма щепетильны в вопросах чести. Ее предложение было обречено.

— Сдаться.., нам?! — дружно вскричали они и демонстративно повернулись к ней спиной.

— Да вы глупее устриц, прилепившихся к скале! — в отчаянии воскликнула она.

Жоффрей был пока недосягаем для них. В завязавшейся игре она завоевала очко в свою пользу. А они? С разными мыслями они смотрели на крышку люка, встроенную в настил из дорогого дерева. Мерсело решился потянуть за кольцо, и к их удивлению крышка легко поднялась. Под ней оказалась веревочная лестница, спускавшаяся в темноту.

— Он забыл завинтить болты, — удовлетворенно констатировал Маниго. — Сейчас мы воспользуемся этим люком. Все остальные надо закрыть.

— Пойду разведаю, куда ведет этот люк, — сказал один из протестантов.

Прицепив к поясу зажженный фонарь, он стал спускаться вниз. Это был молодой булочник Ромэн, который в то памятное утро не побоялся покинуть Ла-Рошель со свежевыпеченным хлебом и булочками вместо багажа.

Он был уже на половине спуска, когда внизу прогремел выстрел, а затем раздался стук упавшего тела.

— Ромэн!

Ответа не последовало, как не было и отголосков стона. Берн вызвался сам спуститься вниз по веревочной лестнице, но Маниго удержал его.

— Закройте люк, — распорядился он.

Все стояли в оцепенении, и тогда он сам ногой закрыл крышку и задвинул защелку.

Только теперь они стали осознавать, что война между палубой и трюмами началась на самом деле.

«Я должна была удержать Ромэна. Я должна была помнить, что Жоффрей никогда ничего не забывает, что все его жесты и действия всегда основываются на точном расчете и исключают любую случайность или небрежность. Он специально оставил этот люк открытым, чтобы произошло это несчастье. Только безумцы могут пытаться меряться с ним силой. А они не хотят меня слушать».

Пройдя на палубу растерзанного «Голдсборо», как ни в чем не бывало качавшегося на тихих волнах, она увидела мятежных матросов-испанцев, которые выкрикивали угрозы и размахивали ножами в погоне за маленьким человечком в белой джеллабе. Преследуемый бежал к трапу, пытаясь ускользнуть от разъяренной своры.

— Это он! Это он! — закричали в толпе. — Сообщник! Турок! Сарацин! Он хотел удушить наших детей!

Старый врач-араб остановился. Он повернулся лицом к неверным — одетым в черное протестантам и испанцам — извечным врагам ислама. Прекрасная смерть для сына Магомета.

Он упал под ударами. Протестанты остановились, но испанцы, взбудораженные запахом крови и извечной ненавистью к маврам, вошли в раж. Анжелика бросилась к нападающим.

— Остановитесь, вы, трусы! Он же старик!..

Один из испанцев ударил Анжелику ножом, который, к счастью, только разрезал рукав платья и оцарапал ей руку. Увидев это, Габриэль Берн бросился на выручку. Он сбил с ног испанца рукояткой пистолета и вынудил остальных отступить.

Опустившись на колени, Анжелика приподняла полуразбитую окровавленную голову старого ученого и сказала по-арабски:

— Эфенди, о эфенди! Не умирайте. Ваша родина так далеко. Вы должны увидеть Мекнес и его розы… Золотой город Фес.., помните?

С усилием приподняв одно веко, старик иронически посмотрел на Анжелику и прошептал по-французски: