За спиной у Лямпе тихонько фыркнули городовые.
– Самое поразительное, сударь, что вы угадали, – сказал Лямпе. – Именно так и обстояло.
– И где изволили найти сей злополучный документ?
– Да возле кладбищенской церкви.
– Место подходящее, – согласился Сажин. – В Ольховке много чего можно отыскать… Ну что же, вопрос с паспортом мы прояснили. На улице подняли. А это? – он повел ладонью над столом, где в некоей несомненной гармонии лежали браунинг, кастет и трость с наполовину выдвинутым клинком. – Сии предметы тоже на улице валялись? Поразительно, как богат наш Шантарск на нечаянные находки…
– Ну что вы, – сказал Лямпе. – Все это принадлежит мне. Насколько мне известно, ношение любого из этих предметов либо всех вместе никоим образом не противоречит законам Российской империи… Или я не прав?
– При соблюдении определенных условий, – мягко дополнил Сажин. – В данном случае, что касается браунинга – покупки на законных основаниях в надлежащем магазине…
– А он так и куплен, – сказал Лямпе. – В Варшаве. Что можно без труда выяснить. Правда, это отнимет определенное время…
– Именно, что отнимет, – кивнул Сажин. – Давайте продолжим нашу игру в отгадывание мыслей. Попробую угадать, зачем вам столь мощное вооружение. Словно вы не человек, а крейсер, право… Вы, Леонид Карлович, человек торговый, никогда прежде в Сибири не бывали, наслушались страшных баек о местах наших – мол, медведи средь бела дня по улицам разгуливают, а варнаки с безменами в каждой подворотне таятся… Вот и решили вооружиться до зубов, отправляясь в наши палестины? А?
– Вы поразительным образом читаете мысли, – поклонился Лямпе.
– Ну, есть такой талант, что поделаешь, – скромно потупясь, сказал Сажин. – Выходит, мы и этот вопрос прояснили… Остается последнее, самое пустяковое. Каким ветром вас, милейший Леонид Карлович, занесло в дом Тутушкина? Что вы там искали и по какой надобности?
Лямпе пожал плечами:
– Насколько я понимаю, это тоже не является преступлением – войти в дом мирного обывателя, не питая преступных намерений? Было жарко, я устал, хотелось пить, вот и завернул в ближайший дом справиться, не нальют ли мне там, за деньги, разумеется, чистой воды или молока…
– Убедительно, – кивнул Сажин. – Что ни возьми – все у вас настолько убедительно, что холодок по коже пробирает от такого совершенства ответов… Зыгало?
– Брешет, ваше благородие, – прогудел Зыгало. – Племяш мой, Мишка, паренек вострый. Право слово, подрастет – по сыскной части пускать можно. Он мне подробно обсказал, как этот вот субчик ему деньги совал да расспрашивал, знает ли он Ваньку Тутушкина и где сейчас Ванька находится…
– Было дело? – улыбнулся Лямпе молодой сыщик.
– Было, – сказал Лямпе, не желая после таких разоблачений выглядеть смешно и даже жалко, отрицая очевидное. – Но, опять-таки, в том, что я зашел в дом к господину Тутушкину, нет никакого состава преступления.
– А что же имеется?
– Видите ли… – взвешивая каждое слово, сказал Лямпе. – Мне частным образом сообщили, что господин Тутушкин может помочь в области приятного времяпрепровождения, я имею в виду дам… Вот я и хотел договориться с ним о надлежащих услугах с его стороны…
Сажин прижал ладони к груди, на его лице появился почтительный ужас:
– Господин Лямпе, Леонид Карлович! Я вас начинаю форменным образом опасаться! У меня здесь, знаете ли, обычно гостит разное всевозможное отребье, человеческий хлам, варнаки-разбойники… Объяснения у сего элемента совершенно неубедительны, а то и предельно фантастичны, оправдания жалки, на песке построены, отговорки, приходящие в их убогие мозги, плоски и вульгарны… Зато вы – качественно иной случай. Ваши объяснения сведены в железную систему, все ваши поступки, все ваши пожитки либо не противоречат законам Российской империи, либо имеют самое убедительное объяснение… Так и тянет выдумать специально для вас некий памятный знак, подобно пряжке «За безупречную службу». Назвать его, скажем, «За безупречные оправдания»… А? Как вам идея?
– Возможно, она и недурна, – сказал Лямпе. – Но я, простите уж великодушно, человек торговый, занятой. Время мое дорого. Не соблаговолите ли, наконец, объяснить, по какому праву меня привели в полицию и в чем обвиняют? Есть ведь прокуратура, судебные власти, вышестоящее начальство…
– Ну да, ну да, – покивал Сажин. – Это – следующая стадия. Сиречь завуалированные в той или иной степени угрозы в адрес производящего дознание полицейского чина…
– Я вовсе не имел в виду…
– Имели, конечно, – мягко, но непреклонно оборвал Сажин. – Этим многие грешат – связями угрожают, действительными или мнимыми, в надежде, что дрогнет пугливый чиновник, слабину даст… В общем, господин Лямпе, разговор наш, я так понимаю, заходит в тупик? И вы предпочитаете остаться при прежних показаниях?
– Боюсь, именно так и обстоит, – вежливо сказал Лямпе. – Либо я вам больше не скажу ни слова, либо предоставьте убедительные основания для подобного обращения с приличным человеком…
Не похоже, чтобы Сажин был рассержен. Он развел руками с видом грустной покорности судьбе, пославшей столь упрямого собеседника.
И сейчас же дверь распахнулась. Лямпе не мог видеть, кто ее открыл, но по звуку понял – очень уж энергично и решительно дверь распахнули, совершенно по-хозяйски…
К столу вразвалочку подошел человек в летнем полицейском кителе, судя по темляку на шашке, имеющий военный чин. На груди у него красовался внушительный рядок регалий – Анна, Станислав, длинная шеренга медалей, а пониже – еще и какой-то затейливый иностранный орден, восточный, судя по виду. Он представлял собой вытянутую по вертикали прямоугольную серебряную пластину с эмалевым выпуклым изображением дракона, на взгляд Лямпе, весьма походившего на китайские изображения. Грозно сопя, он какое-то время разглядывал Лямпе с нехорошим интересом, шумно придвинул ногой стул, уселся.
Лямпе вежливо ему улыбнулся, как и полагалось воспитанному немцу. Незнакомец был человеком совершенно иного склада, нежели довольно щуплый Сажин, – коренастый, медведеобразный, с ядреными кулачищами, какие у обычных людей встречаются редко. И усы были роскошными, как у борца Ивана Поддубного.
– Упорствует? – сопя, поинтересовался вошедший.
Сажин с печальным видом развел руками.
«Ну, эти приемчики нам тоже известны, – подумал Лямпе. – Сначала допрос ведет душевный, субтильный чиновник, брезгующий любым рукоприкладством, а потом, якобы невзначай, заходит грубый бурбон, рукоприкладство как раз обожающий. Знакомо-с…»
Страха он, конечно, не чувствовал. Одну лишь досаду. Может, удастся выкрутиться, не переступая известных границ? Ага, вон там, за дешевой литографией, скорее всего, и расположена дырка в соседнюю комнату, сквозь которую усачу все слышно, а то и видно, если в литографии имеются незаметные отверстия…