Усатый повертел в руках тросточку Лямпе, привычно подкинул на ладони браунинг, напоследок взял обе паспортные книжечки и, похлопывая ими себя по колену, уставясь на Лямпе, заговорил:
– Ты мне сейчас, сучий прах, расскажешь как на духу, зачем и для чего приперся к Тутушкину. Ясно тебе? Или и дальше будешь барина играть?
– Я – дворянин, – сказал Лямпе. – Или вы, сударь, беретесь мне доказать обратное? С кем, кстати, имею честь?
– Пристав данной части Мигуля, – буркнул усатый. – В мои обязанности как раз и входит знать, зачем такие вот воши по моей части ползают… Молчать, кариатида! – рявкнул он, едва Лямпе открыл рот. И продолжал спокойнее: – Ну вот что, сударь мой. В этикеты и прочие благоглупости мне играть некогда. Не располагаю временем-с. Оба паспорта изъяты у вашего степенства. Следуя обычному порядку, полагается послать запрос по телеграфу либо в Олонецкую губернию, либо в Варшавскую, ну а потом уж, судя по ответам, отправить вас по этапу для полного установления личности… Только на это я не могу тратить время. Мне нужно знать, что вы делали у Тутушкина. Ясно? Пугать меня связями и знакомствами не советую. Крепко подозреваю, что таковых не имеется. Очень уж коллекция хороша – аж два паспорта, дура бельгийская второго номера, перо в тросточке, кастет… Ты, пташка божья, не из простых воробьев будешь и уж никак не из благонамеренных обывателей. А потому позволь уж с тобою по-свойски… Знаешь, что мне кажется, Петруша? – повернулся он к Сажину. – Что поддельный из двух паспортов – тот, что выписан на Лямпе. А тот, что на Савельева, самый что ни на есть доподлинный…
– Интересно, а в чем смысл такой игры? – с искренним любопытством спросил Лямпе.
– А ты не понял, залетный? – столь же искренне удивился пристав Мигуля. – Ох, чувствую, не бит. С дворянином Лямпе, немецких кровей, в чем бы ни обвинялся, надлежит соблюдать некоторый этикет… зато с мещанином Савельевым можно и совсем по-простецки… Сапогом ему в рыло, – широко улыбнулся он. – Теперь понял? Точно тебе говорю, Петруша: паспорт на Лямпе фальшивый, а вот на Савельева – настоящий…
– Ваше благородие! – рявкнул Зыгало из-за спины Лямпе. – Прикажете за резиновой плеткою сбегать?
– Дурак ты, Зыгало, под стать твоей дурацкой фамилии, – отозвался пристав задумчиво. – Вон и в протоколе давеча накорябал «револьверт». Во-первых, с ошибками, а во-вторых, там был не револьвер, а пистолет, каковой от револьвера по устройству отличается принципиально. И не в том беда, что пишешь ты с ошибками, а в том, что ушлый адвокат за твою описку ухватится и начнет мне дело разваливать… Резиновой плеткой, Зыгало, в уезде мужиков по заднице хлещут. А мы в губернском городе обретаемся, должны соблюдать стиль… Беги за валенком, Мишкин, он в канцелярии под столом валяется, я видел намедни… – и, едва за Мишкиным захлопнулась дверь, повернулся к Лямпе. – Растолковать вам сей сужет? В валенок, изволите ли видеть, насыпается песок и сим нехитрым приспособлением охаживаем клиента со всем нашим старанием, благо дурацкое дело – нехитрое. У вас потом печенка с селезенкой перемешается, да ни один врач не усмотрит внешних-с повреждений, слово даю… – Не меняя тона, он бросил: – Зыгало…
Лямпе так и бросило вперед от жесточайшего подзатыльника. В голове загудело, из глаз посыпались искры. Уже не владея собой, он попытался вскочить, но Зыгало, положив ему на плечи широкие ладони, прямо-таки припечатал к стулу.
– Ишь, глазами засверкал… – удовлетворенно сказал Мигуля. – Принесет Мишкин валенок, еще похуже будет… Ну что, варяжский гость, колоться будем?
Лямпе понимал, что шутки кончились и пора выкарабкиваться из этой поганой истории.
– Хорошо, – сказал он, все еще морщась от боли в затылке. – Я вижу, у вас тут телефон. Прекрасно. Вызовите номер двадцать девять, жандармское управление, попросите к аппарату полковника Ларионова…
Телеграфная депеша, расшифрованная за неделю до описанных событий.
ШАНТАРСК ЗПТ НАЧАЛЬНИКУ ГУБЕРНСКОГО ЖАНДАРМСКОГО УПРАВЛЕНИЯ ПОЛКОВНИКУ ЛАРИОНОВУ ТЧК ДЛЯ РАССЛЕДОВАНИЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ СМЕРТИ СОТРУДНИКА ПОДЧИНЕННОГО МНЕ ОХРАННОГО ОТДЕЛЕНИЯ ЗПТ КОЛЛЕЖСКОГО АСЕССОРА СТРУМИЛИНА ЗПТ В ШАНТАРСК НАПРАВЛЯЕТСЯ РОТМИСТР ОТДЕЛЬНОГО КОРПУСА ЖАНДАРМОВ БЕСТУЖЕВ АЛЕКСЕЙ ВОИНОВИЧ ТЧК РОТМИСТР БЕСТУЖЕВ ПРИ НАЛИЧИИ ТАКОВОЙ НЕОБХОДИМОСТИ ИМЕЕТ ВСЕ ПОЛНОМОЧИЯ ЗАНИМАТЬСЯ ДРУГИМИ ИЗВЕСТНЫМИ ВАМ ДЕЛАМИ ЗПТ ПРЕБЫВАЯ НА ПЕРВОНАЧАЛЬНОМ ЭТАПЕ ИНКОГНИТО ТЧК РОТМИСТР БЕСТУЖЕВ МОЖЕТ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ПАСПОРТАМИ НА ИМЯ ЛЯМПЕ ЛЕОНИДА КАРЛОВИЧА ЛИБО САВЕЛЬЕВА ПАВЛА ЕРЕМЕЕВИЧА ТЧК ПРОСЬБА ОКАЗАТЬ ВСЯЧЕСКОЕ СОДЕЙСТВИЕ И ПОМОЩЬ РОТМИСТРУ БЕСТУЖЕВУ И СОПРОВОЖДАЮЩИМ ЕГО В ПОЕЗДКЕ ФИЛЕРАМ ЛЕТУЧЕГО ОТРЯДА СЕМЕНУ АКИМОВУ И ПАНТЕЛЕЮ ЖАРКОВУ ТЧК ДАННАЯ КОМАНДИРОВКА ПРЕДПРИНИМАЕТСЯ ПО СОГЛАСОВАНИЮ СО ВСЕМИ НАДЛЕЖАЩИМИ ИНСТАНЦИЯМИ ТЧК
НАЧАЛЬНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО ОХРАННОГО ОТДЕЛЕНИЯ ГЕНЕРАЛ ГЕРАСИМОВ
– Насчет немца Лямпе – это было специально придумано? – спросил полковник Ларионов. – Чтобы был именно немец, а не представитель какой-то другой нации?
– Специально, – устало усмехнулся Бестужев. – Видите ли, Василий Львович, немцу в нашем российском представлении отведен некий определенный набор качеств. Немец педантичен, скопидомист, он формалист до абсурда, как это блестяще описано Лесковым, – но вот в хитрости, в коварстве азиатском немцу у нас отчего-то решительно отказывают. И, что характерно, относятся чуточку свысока: ты, мол, немец-перец-колбаса, и расчетливее нашего брата русака в сто раз, и оборотистее, но вот игры ума от тебя не дождешься… И, право же, те, кто мне готовил эту личину, оказались правы, я проехал чуть ли не всю Россию, встречая именно такое отношение, какое было предсказано…
– Что же вы семужкой-то брезгаете? – радушно укорил полковник. – Сейчас пельмешки подадут, я, знаете ли, чувствуя себя несколько виноватым, вспоминая, что вам пришлось перенести у наших полицейских бурбонов…
– Пустяки, – усмехнулся Бестужев. – Одна-единственная затрещина. Никак не повод для уныния.
Полковник деликатно покашлял, отвел взгляд, словом, он теперь выглядел как воспитанный человек, вынужденный сказать в глаза нечто нелицеприятное:
– Вы уж простите провинциального медведя, Алексей Воинович, но позвольте все же заметить, что от этой затеи с немцем Лямпе и мещанином Савельевым явственно попахивает пинкертоновщиной, этими книжечками в мягких обложках, гимназическим чтивом…
– Вполне возможно, – со вздохом признался Бестужев. – Но вы, Василий Львович, не учитываете подчиненности моего положения. Это вы здесь – царь и бог, между нами говоря. А офицерам вроде меня в столицах приходится поступать согласно приказам начальства.
– Да какой уж царь…
– Ну, не скромничайте. Вы все-таки начальствуете над губернским управлением, ваше начальство далеко… Генерал велел действовать поначалу инкогнито, оставалось щелкнуть каблуками и, преданно поедая глазами начальство, заверить в скрупулезном выполнении инструкций оного… Позавидуешь вам, господин полковник…