– Думаю, все, – распрямившись и глубоко вздохнув, произнесла Гонория. Каждая мышца ее тела была напряжена. Она отложила ножницы и попыталась размять пальцы.
– Что будет, если мы выльем настойку опия прямо на рану? – спросила миссис Уэдерби.
Леди Уинстед моргнула:
– Понятия не имею.
– Вряд ли это повредит, – заметила Гонория. – То, что можно глотать, вряд ли нельзя лить на кожу. А если оно может облегчить боль…
– Вот она, – сказала миссис Уэдерби, доставая маленькую коричневую бутылочку.
Гонория взяла ее и вытащила пробку.
– Мама?
– Только немного, – ответила леди Уинстед, выглядевшая довольно неуверенно.
Гонория вылила немного настойки опия на ногу Маркуса, и он сразу крикнул от боли.
– О Господи, – застонала миссис Уэдерби. – Простите! Это была моя идея!
– Нет, нет, – сказала Гонория. – Это бренди. – Она не имела ни малейшего понятия, откуда ей это известно, но была почти уверена, что бутылка с угрожающей этикеткой (слово ЯД было написано куда более крупными буквами, чем ОПИЙ) содержала так же шафран и корицу. Она опустила в бутылочку палец и попробовала.
– Гонория! – воскликнула мать.
– Боже, это отвратительно, – сморщилась Гонория, потирая языком нёбо и пытаясь безуспешно избавиться от вкуса. – Но там определенно есть бренди.
– Не могу поверить, что ты попробовала ее, – сказала леди Уинстед. – Это опасно.
– Мне просто было любопытно. Ему явно стало больно, когда мы вылили немного на рану. Кроме того, я попробовала только капельку.
Леди Уинстед огорченно вздохнула:
– Хорошо бы, чтобы поскорее приехал доктор.
– Придется подождать, – ответила миссис Уэдерби. – Не меньше часа, думаю. И это если он дома. Если же нет… – Она затихла.
Несколько секунд все молчали. Тишину нарушал только звук дыхания Маркуса, странно неглубокого. Наконец Гонория, не в силах больше переносить молчание, спросила:
– Что нам делать теперь? – Она опустила взгляд на ногу Маркуса. Рана местами все еще немного кровоточила. – Может, стоит наложить повязку?
– Не думаю, – ответила мать. – Нам все равно придется снять ее, когда приедет доктор.
– Вы голодны? – спросила миссис Уэдерби.
– Нет, – соврала Гонория. На самом деле ей очень хотелось есть. Но она не была уверена, что сможет.
– Леди Уинстед? – тихо спросила миссис Уэдерби.
– Возможно, немного, – прошептала та, не сводя обеспокоенных глаз с Маркуса.
– Может быть, сандвич? – предложила миссис Уэдерби. – О Боже, завтрак. Никто из вас не завтракал. Я попрошу кухарку приготовить яичницу с беконом.
– Как вам будет проще, – ответила леди Уинстед. – И пожалуйста, что-нибудь для Гонории. – Она посмотрела на дочь: – Тебе нужно поесть.
– Я знаю. Я просто… – Она не договорила. Мать наверняка и так все понимает.
Гонория почувствовала нежное прикосновение руки к ее плечу.
– Тебе нужно сесть.
Гонория села.
И начала ждать.
Ничего тяжелее в жизни ей делать не приходилось.
Опий – это прекрасно.
Маркус избегал наркотика и презирал тех, кто употреблял его, но, возможно, он был не совсем прав. Возможно, совсем не прав. Очевидно, он просто никогда раньше не испытывал настоящей боли. Такой, как эта.
Дело не в том, что его резали и протыкали. Казалось бы, когда из вашего тела извлекают кусочки, как дятел извлекает жуков из дерева, вам должно быть больно. Но на самом деле это не самое ужасное. Больно, но терпимо.
По-настоящему плохо Маркусу становилось, когда леди Уинстед использовала бренди. Время от времени она лила напиток в открытую рану. Лучше бы она просто подожгла ногу.
Маркус никогда больше не будет пить бренди. Во всяком случае, если бренди не очень хороший. Он будет пить только хороший бренди.
И его надо пить.
Маркус на секунду задумался. В первый раз идея казалась более осмысленной. Да нет же, она все так же осмысленна. Разве нет?
Как бы то ни было, через некоторое время после того, как леди Уинстед вылила не очень хороший бренди ему на ногу, ему дали настойку опия, и Маркус признал – это прекрасно. Его нога все еще как будто поджаривалась на медленном огне, что большинство людей не сочли бы приятным, но после манипуляций, производимых без обезболивания, ему положительно нравилось, когда его кромсали ножом под действием настойки опия.
Он немного расслабился.
И кроме того, ему отчего-то стало весело.
Он улыбнулся Гонории – или, вернее, тому месту, где она должна быть. Его веки будто прижали камнями.
Точнее, он думал, что улыбнулся, – его губы тоже стали очень тяжелыми.
Но ему хотелось улыбнуться. Он улыбнулся бы, если бы смог.
Кромсание внезапно прекратилось, потом снова продолжилось. Потом установилась благословенная пауза, а потом…
Проклятие, вот это было больно.
Но недостаточно, чтобы вскрикнуть. Хотя, возможно, он застонал. Маркус не был в этом уверен. На него вылили много горячей воды. Может, они хотят его сварить?
Вареное мясо. По-британски.
Он улыбнулся. Как смешно. Кто бы мог подумать, что ему будет так весело?
– О Боже! – вскрикнула Гонория. – Что я с ним сделала?
Он рассмеялся. Как же странно она говорит. Как будто через рог. Оооооооооо Боооожеееее.
Интересно, слышит ли она себя?
Странно… Гонория спрашивает, что она сделала. Неужели теперь ножницы в ее руках? Хорошо ли это?
С другой стороны… вареное мясо!
Он снова засмеялся, решив, что это не важно. Боже, как же ему смешно. Почему никто раньше не сказал, как ему будет смешно?
– Может, нам следует дать ему побольше опия? – спросила миссис Уэдерби.
Да, да, пожалуйста.
Но они не сделали этого. Они снова попытались его сварить, еще немного потыкав и порезав. Но уже через несколько минут все кончилось.
Дамы снова заговорили об опийной настойке и повели себя чрезвычайно жестоко – никто не поднес стакана или ложки к его губам, вместо этого они вылили настойку ему на ногу, и…
– Аааааа!
…и ему стало еще больнее, чем от бренди. Наконец дамы решили, что с него хватит мучений, развязали путы и передвинули его на другую сторону кровати, не смоченную горячей водой, в которой его варили.
А потом… Наверное, он немного поспал. Во всяком случае, Маркус надеялся, что шестифутовый кролик, прыгавший по его спальне, был сном, иначе всех ожидали бы большие неприятности.