Сразу выскочил молоденький поручик с точным пробором посреди головы и серебряным аксельбантом. Он смотрел на Андрея широко раскрытыми глазами, будто восхищался.
– Господин Берестов? – воскликнул он. – Вас ждут!
Они вошли внутрь. Полицейский топал сзади. Поручик шел рядом с Андреем и был подчеркнуто вежлив:
– Полковник ждет вас.
Поручик повернулся к Андрею, протянул руку, чуть откинув голову назад, и представился:
– Поручик Тизенгаузен. Имел честь бывать у вашего отчима.
Поручик наклонил голову – пробор был проведен по линейке. Андрей пожал протянутую руку. Что это – чудесное освобождение, как в романе Дюма?
– Ни на минуту не допускал и мысли о вашем участии в этом жутком деле. Ни на минуту. – Поручик взял Андрея под локоть и повел по широкой лестнице наверх.
Полицейский мрачно топал сзади.
– Ты подождал бы здесь, – сказал поручик полицейскому.
– Не положено, – просто ответил тот, и стало ясно, что полицейский не отвяжется.
– Им хочется быстро соорудить уголовное дело. Шумное дело – многие у нас вам сочувствуют. Примите мои соболезнования.
Поручик постучал в дверь на втором этаже, оттуда послышалось: «Входите, входите!» Поручик пропустил Андрея вперед, преградил путь полицейскому, который намеревался было последовать за Андреем, и прикрыл дверь.
Андрей оказался в большом, светлом, в два окна, кабинете. Чуть ли не половину его занимал большой полированный стол, заваленный бумагами. За столом сидел массивный курчавый человек в форме полковника. Человек поднялся из-за стола и пошел навстречу Андрею.
– Господин Берестов? – сказал он. – Рад вас видеть. Надеюсь, что ваши несчастья временные. Очень надеюсь.
Полковник оказался низкого роста и столь широкий, будто ноги у него были отрублены по колено. Шел он мягко, шаркал ногами, и ясно было, что ему куда привычнее быть в мягких домашних туфлях, чем в высоких сапогах.
– Ай-ай-ай, – уныло сказал он. – Неужели в таком виде вам пришлось провести ночь в участке? Без теплой одежды?
– Полиция получила слишком много власти, – резко сказал от дверей поручик Тизенгаузен. – Они творят произвол.
– Вот именно, – согласился полковник. – Ведь можно простудиться! У вас нет насморка?
– Нет, – сказал Андрей.
– Я дам вам с собой капли. Мне присылают из Киева, – сказал полковник. – Вы завтракали?
Поручик хмыкнул.
– Ах да, – сказал полковник. – Какой у них завтрак! Поручик, не в службу, а в дружбу, распорядитесь, чтобы принесли чаю.
– Чай придется подождать, – сказал поручик. – Еще не ставили самовар. Но если господин Берестов не откажется, мы можем предложить ему глоток коньячку.
– Великолепная идея! – обрадовался полковник. – Вы простите, что нам пришлось встретиться в такой момент. Но это последствия тяжелого положения, в котором оказалось наше государство.
Поручик Тизенгаузен прошел к массивному сейфу, что стоял возле стола, громко повернул ручку, открыл его и вынул оттуда початую бутылку коньяку и два стакана. Раздвинул бумаги на столе полковника и налил в каждый стакан на два пальца.
– Нам надо завести бокалы, – сказал полковник, удрученно глядя на действия адъютанта. – Просто стыдно перед гостями.
– Я распоряжусь, – сказал Тизенгаузен. Он протянул один стакан Андрею, второй взял сам.
– А мне нельзя, – сказал полковник. – Язва. Совершенно исключено.
Коньяк обжег глотку. Полковник проглотил слюну, глядя, как Андрей пьет.
– Нечем закусить. Не серчайте, Андрей Сергеевич, но мы редко принимаем гостей. Мы стали бумажными крысами. Война – это груды бумаг, вот так-то.
Тизенгаузен пил коньяк маленькими глотками, стоя навытяжку, словно соответствовал тосту на торжественном приеме.
Большие настенные часы пробили десять раз. Все трое стояли и смотрели на них, потом полковник и Тизенгаузен сверили свои часы, словно настенные часы были истиной в последней инстанции. У полковника была старинная луковица, поручик Тизенгаузен, разумеется, имел часы наручные, на черном ремешке.
– Господин поручик, – сказал полковник, – вам пора.
– Слушаюсь, Лев Иванович, – согласился Тизенгаузен, убрал стаканы и бутылку в сейф и небрежно прикрыл его.
Когда Тизенгаузен вышел, полковник обернулся к Андрею:
– Садитесь, садитесь, в ногах правды нет. Боюсь, как бы вы с собой паразитов не вынесли. Там же блохи, клопы, полное отсутствие гигиены… да вы садитесь, я не потому сказал, что опасаюсь заразить свою мебель, нет, не потому.
Мысль эта показалась полковнику столь забавной, что он залился счастливым смехом.
В дверь постучали. Поручик пропустил в кабинет Лидочку. Из-за их спин выглядывал полицейский. Он даже встал на цыпочки, чтобы убедиться, что его подопечный не убежал.
В руке у поручика была большая сумка.
Лидочка кинулась к Андрею.
– Что они с тобой сделали! – воскликнула она куда громче, чем можно было от нее ожидать. – Я не переживу! Мой бедный… – Она обняла Андрея и прижалась щекой к его сорочке.
– Да-с, – сказал полковник. – Если вы позволите, я вас на несколько минут покину. Срочные дела… так-с, срочные дела.
Полковник обнял за плечи поручика Тизенгаузена, для чего ему пришлось высоко закинуть полную руку, и они вдвоем, словно Дон Кихот с подвыпившим Санчо Пансой, покинули кабинет.
– Лидочка, милая, я так счастлив… Как тебе это удалось?
– Андрюша, времени у нас совсем мало, – сказала Лидочка. Она потянула его к окну подальше от двери.
Андрей пребывал в эйфорическом состоянии, в котором мир сконцентрировался вокруг Лидочки, как космос вокруг Солнца, ослепительного и прекрасного. Он готов был плакать от умиления и нежности. Лицо Лидочки, освещенное светом белесого дождливого утра, было бледным, и оттого глаза казались еще большими, а губы были еще более нежного, светло-пунцового цвета. Андрей принялся целовать руки Лидочке, а та не отнимала рук, но повторяла:
– Андрюша, милый, пойми, что каждая минута… каждая минута…
Вместо продолжения разговора она оказалась в его объятиях. Поцелуй был бесконечен, и оторваться друг от друга было невозможно, может, еще и потому, что оба понимали, что этот поцелуй может оказаться последним. Он – дар судьбы, могущий оказаться ее жестокой шуткой.
– Ну вот, еще пять минут потеряли, – сказала Лидочка, отстраняясь наконец от Андрея.
– Не важно.
– Сейчас все важно, – сказала Лидочка.
– Как ты это устроила?
– Лев Иванович – старый приятель папы, – сказала она. – Он военный комендант Ялты. Ты догадался?