— Мы пойдем вперед, — повторил Эдуард.
— Но через полчаса уже и дороги видно не будет, — возразил Гастингс.
— Вот именно, — подтвердил Эдуард. — И им тоже. Немедленно вели людям передвигаться молча: нам необходимо соблюдать полную тишину. Мне нужно, чтобы мои люди построились в боевом порядке, лицом к врагу, и к рассвету оказались на боевых позициях. А с первым лучом солнца мы ринемся в атаку. Итак, никаких костров, никаких огней и полная тишина. Передай всем, что это мой приказ. Потом я сам всех объеду и со всеми пообщаюсь. А сейчас помни: ни звука!
Георг, Ричард, Гастингс и Энтони тут же отправились вдоль растянувшегося по дороге войска, шепотом передавая распоряжение короля: двигаться дальше в полном молчании и стараться не шуметь, а затем, после соответствующего сигнала, построиться у подножия холмистой гряды лицом к лагерю Уорика. Итак, армия Эдуарда вновь пришла в движение. Быстро смеркалось, но луна еще не взошла, и мгла казалась совершенно непроницаемой; еще недавно видневшаяся на горизонте гряда холмов и флаги над нею полностью растворились во мраке.
— Ничего страшного, — пробормотал Эдуард, словно разговаривая с самим собой, но ехавший рядом Энтони хорошо все слышал. — Если мы лишь с огромным трудом способны различить их наверху, на фоне небес, то они нас и вовсе не заметят, ведь долина прямо-таки тонет в кромешной тьме. А если нам повезет и утром ляжет туман, то враг и после рассвета не узнает, что мы совсем рядом, в долине. Зато они будут нам отлично видны, точно голуби на крыше амбара.
— Неужели ты думаешь, они так и будут дожидаться утра? — спросил Энтони. — Чтобы их сняли, как голубей с крыши амбара?
— Не уверен, — отозвался Эдуард. — Я бы, пожалуй, ждать не стал. Боюсь, что и Уорик не станет.
И словно в подтверждение этих слов где-то рядом взревели пушки; желтые вспышки пламени взорвали ночную тьму, на мгновение осветив огромную армию Уорика, сгрудившуюся прямо над ними, на холме.
— Господь всемогущий! Да их там тысяч двадцать! Вот проклятье! — выругался Эдуард. — Ладно, пусть все по-прежнему хранят полное молчание. И никакого ответного огня! Мы подкрадемся к ним, как кот к мыши. К спящей мыши.
Послышался приглушенный смех — какой-то шутник на слова Эдуарда тихонько пискнул, изображая мышь, — и Энтони с Эдуардом услышали, как по рядам шепотом передают приказ короля.
Снова взревели пушки противника, и к Эдуарду подлетел Ричард на вороном коне, совершенно невидимом во мраке.
— Это ты, брат? — уточнил Ричард. — Господи, темнотища такая, что ничего и разглядеть невозможно! К счастью, пока их выстрелы проходят у нас над головой и ложатся значительно дальше наших позиций, а значит, Уорик понятия не имеет, где мы. Судя по всему, он неправильно рассчитал расстояние и думает, что мы дальше отсюда по крайней мере на полмили.
— Передай людям, пусть по-прежнему хранят тишину, тогда Уорик до утра ничего не поймет, — распорядился Эдуард. — Пусть все лягут и прижмутся к земле — и никаких огней, никаких костров.
Ричард кивнул и снова растворился в темноте. Эдуард жестом подозвал Энтони.
— Возьми своих племянников Ричарда и Томаса, — велел Эдуард, — отъезжайте где-нибудь на милю отсюда, примерно туда, куда их снаряды сейчас ложатся, и разожгите там на расстоянии друг от друга два-три костра, не слишком большие, чтобы казалось, будто мы расположились на ночлег. А потом быстрее оттуда сматывайтесь. Пусть у них будет цель для пальбы. Костры вскоре погаснут, но вы назад ни в коем случае не возвращайтесь и постарайтесь получше где-нибудь спрятаться. Пусть враг считает, что мы еще довольно далеко.
Энтони кивнул и тут же исчез.
Эдуард спрыгнул на землю и подал мальчику-пажу поводья своего жеребца Фьюри.
— Проследи, пусть Фьюри накормят, да не забудь с него седло снять. И удила изо рта вынь, но уздечку оставь и седло держи при себе — на всякий случай, кто его знает, долгой ли будет эта ночь. А пока можешь немного поспать, но учти: за час до рассвета, а может, и раньше конь должен быть в полной боевой готовности.
— Хорошо, сир, — отозвался паренек. — Там как раз раздают корм и воду для лошадей.
— Тогда заодно напомни всем: пусть ведут себя как можно тише. Скажи, что это я распорядился.
Мальчик отвел коня в сторону, а Эдуард обратился к стоявшему рядом Гастингсу:
— Расставь постовых.
И тут вновь взревели пушки, заставляя вздрагивать от оглушительного грохота. Над головой свистели пушечные ядра; там, где эти ядра падали на землю, слышались глухие удары — но значительно южнее того места, где у подножия холма притаилось войско Эдуарда.
— Ну что ж, — усмехнулся Эдуард, — поспать нам сегодня вряд ли удастся, но и они всю ночь явно спать не собираются. Ладно, Уильям, разбуди меня часа в два.
Скинув плащ, Эдуард привычным движением расстелил его на земле, лег, снял шляпу и накрыл ею лицо. Через несколько минут, несмотря на неумолчный рев пушек и грохот падающих ядер, он уже крепко спал. Гастингс с материнской нежностью укрыл короля своим плащом и повернулся к Георгу, Ричарду и Энтони.
— По-моему, каждому из нас лучше стоять на посту часа по два. Согласны? — спросил он. — Я заступлю сейчас, потом разбужу тебя, Ричард, и вы с Георгом проверите состояние людей и кого-то отправите на разведку, после них заступишь ты, Энтони.
Все трое согласно кивнули.
Энтони завернулся в плащ и улегся рядом с королем, но перед этим шепотом уточнил у Гастингса:
— Значит, Георг и Ричард будут дежурить вместе?
— Георгу я доверяю не больше, чем городской шлюхе, — также шепотом пояснил Гастингс. — А вот юному Ричарду даже собственную жизнь доверил бы. Он заставит своего братца держаться нашей стороны, пока мы не начнем сражение и с Божьей помощью не одержим победу.
— А ведь соотношение сил и впрямь опасное, — задумчиво произнес Энтони.
— На моей памяти не было худшего! — воскликнул Гастингс, но, пожалуй, даже весело. — Правда на нашей стороне, и Эдуарду всегда везло в битвах. К тому же сейчас все три сына Йорка снова вместе. Ничего, мы еще вполне можем не только остаться в живых, но и победить!
— Аминь.
Энтони перекрестился и лег спать.
— Да к тому же, — пробормотал себе под нос Гастингс, — нам ничего другого и не остается. Мы можем только победить!
А в это время в нашем убежище в Вестминстере не спали ни я, ни моя мать. Незадолго до рассвета, когда ночь темнее всего, а луна уже закатилась, мать подошла к окну и настежь распахнула створки. Я стояла рядом, и мы обе смотрели на широкую темную реку, протекавшую прямо под нами. Я легко вздохнула, и в холодном ночном воздухе мое дыхание превратилось в маленькое облачко тумана. Мать тоже вздохнула, и уже два туманных облачка, слившись вместе, унеслись прочь. Я выдохнула, потом задышала чаще, и вскоре над рекой стал собираться туман, созданный моим дыханием; серой вуалью он проплывал над черной водой, точно светлая тень на фоне непроницаемой темноты. Моя мать тоже с силой выдохнула, и туман заклубился и потек вниз по реке, окутывая противоположный берег и скрывая даже ночную тьму, даже свет звезд. Потом туман совсем сгустился и стал расползаться холодной волной от реки по улицам Лондона и дальше на северо-запад, по речным долинам, прижимая к земле ночную тьму. И хотя небо уже начинало медленно светлеть, вся земля, казалось, была окутана этим туманом, как саваном. Воины Уорика, проснувшись в этот холодный предрассветный час на холмистой гряде близ Барнета, посмотрели вниз, надеясь разглядеть в долине своих врагов, но ничего не увидели, кроме клубящегося моря тумана. Туман разлегся тяжелыми серыми полосами по всей долине, и за ним совсем не было заметно армии Эдуарда, безмолвно застывшей в предрассветных сумерках у самого подножия холма.