— Сколько?
— Достаточно много, — отозвался Джон. — У нас есть сбережения?
— Мы не трогали мой заработок за последние три месяца, но эти деньги отложены на весну, на покупку саженцев и семян.
— Придется запустить туда руку, — вздохнул Джон.
— Мы можем отказаться платить?
Традескант отрицательно покачал головой.
— А следовало бы! — пылко воскликнул Джей. — Король не имеет права облагать налогами. Сначала парламент одобряет налог и выслушивает жалобы, если они есть, потом облагает налогом и передает собранные деньги его величеству. Король не должен сам взыскивать деньги. Он не может просто придумывать налоги и делать все, что вздумается. Когда это кончится?
Джон снова покачал головой.
— Король разогнал парламентариев и вряд ли снова пригласит их. Мир изменился, Джей, а больше всего — сам король. Раз он ввел новый налог, нам придется платить. У нас нет выбора.
Джей в ярости уставился на отца.
— Ты всегда твердишь, что у нас нет выбора, — упрекнул он.
Джон устало посмотрел на сына.
— А ты всегда кричишь, как пустомеля. Я знаю, ты думаешь, что я старый дурак, Джей. Тогда посоветуй, как нам быть. Ты откажешься платить налог. Тебя бросят в тюрьму. Твои жена и дети будут голодать. Наше дело разрушится, Традесканты разорятся. Гениальный план, сынок. Я аплодирую стоя.
Джей выглядел так, словно вот-вот взорвется. Но вдруг рассмеялся коротким горьким смехом.
— Что ж, — промолвил он. — Очень хорошо. Ты прав. Но мне это не по нутру.
— Многим не по нутру, — парировал Традескант. — Но они заплатят.
— Когда-нибудь они откажутся, — предрек Джей. — Невозможно из года в год душить страну и избежать встречи лицом к лицу с народом. Настанет время, когда добрые граждане будут отказываться в таких количествах, что королю придется их выслушать.
— Может быть, — задумчиво произнес Джон. — Но никто не ведает, когда это будет.
— Если бы король знал о возражениях среди своих подданных! Им не нравится, что за них решают, когда ходить в церковь и как молиться, им не нравится, что их заставляют играть в церковном дворе после службы, словно они малые дети! А ведь есть в стране люди, которые хотят использовать воскресенье для размышлений, а не для стрельбы из лука и подобных занятий. Если бы король знал все это…
— Верно, — согласился Джон. — Но ведь Карлу это неизвестно. Он выгнал самых достойных, а оставшиеся при дворе никогда не сообщат плохие новости.
— Ты мог бы сообщить, — заявил Джей.
— Я ничуть не лучше всех прочих, — ответил Традескант. — Я научился быть придворным. Может, поздновато, но в конце концов научился. Я всегда говорил правду тем, кому служил, так, как ее понимаю. И я никогда не пытался обманывать хозяев лестью. Но нынешний король не любит правду. Поверь мне, Джей, я не могу быть с ним честным. Он пребывает в иллюзиях. И я никогда не отважусь сказать ему, что они с королевой вовсе не окружены обожанием там, куда приезжают. Я не смогу сказать, что люди, которых он бросил в тюрьму, вовсе не дикари, не безумцы и не горячие головы, а зачастую более разумные, осторожные и благородные, чем все остальные. Я не могу открыть ему глаза на то, что он не прав и что вся страна медленно начинает осознавать это. Король с детства убежден, что мир существует ради его удовольствий. И одно мое слово неспособно разрушить это заблуждение, нужно нечто большее.
Король сдержал слово и приехал в «Ковчег», хотя Традескант считал, что король дал это обещание под влиянием момента, желая поразить своей благосклонностью. Но в начале января церемониймейстер при дворе прибыл в «Ковчег», и Джей провел его в комнату редкостей.
Гость осмотрелся, скрывая удивление.
— Это впечатляет, — заметил он. — Даже не представлял, что вы построили такую большую комнату.
Мысленно Джей поздравил отца за его чрезмерное тщеславие.
— Нам требуется много места, — пояснил он. — Каждый день к коллекции добавляется что-нибудь новое, а экспонаты нужно демонстрировать в наиболее выгодном свете.
Церемониймейстер кивнул.
— Король и королева посетят вас завтра в полдень, — сообщил он. — Они желают взглянуть на вашу знаменитую коллекцию.
Джей поклонился.
— Это честь для нас.
— Обедать здесь они не будут, но вы можете предложить бисквиты, вино и фрукты, — наставлял церемониймейстер. — Надеюсь, проблем с этим не будет?
— Никаких проблем, — заверил Джей.
— Нет нужды готовить верноподданническое приветствие или что-то в этом роде, — продолжал гость. — Никаких приветственных стихов, ничего такого. Это будет просто неофициальный визит.
Подумав, что вряд ли король и королева могли рассчитывать на приветственные стихи от его непоколебимо независимой жены, Джей кивнул в знак согласия.
— И еще: если у вас в доме есть люди, страдающие упорными и несгибаемыми неверными убеждениями… — церемониймейстер сделал паузу и многозначительно взглянул на Джея, — то они не должны появиться перед их величествами. Во время своих визитов король и королева не любят видеть вытянутые пуританские физиономии. Они не хотят даже знать о них. Сделайте так, чтобы на дороге их встречали только ваши хорошо одетые веселые соседи.
— Постараюсь сделать все, что в моих силах, — резко произнес Джей, — но я не могу очистить весь Ламбет от попрошаек и нищих. Его величества прибудут по реке?
— Да, карета будет ждать их здесь, в Ламбете.
— Тогда им лучше как можно быстрее проехать через Ламбет, — дал бесполезный совет Джей. — Иначе они могут заметить, что кое-кто из подданных несчастлив и не улыбается.
Церемониймейстер пристально посмотрел на него и предупредил:
— Если кто-то позабудет снять головной убор и прокричать «Боже, храни короля», то он об этом пожалеет. В тюрьмах сидят и за меньшее. Отрезают уши и вырывают языки только за то, что человек отказался снять шляпу, когда проезжала королевская карета.
— В моем доме их ожидают только учтивость и уважение, — сказал Джей. — Но я не ручаюсь за поведение толпы на причале у паромной переправы.
— За это ручаюсь я. — Церемониймейстер откинул плащ, на поясе у него висел кошель, набитый мелкими монетами. — Полагаю, вы услышите исключительно приветственные крики в честь короля.
— Прекрасно, — улыбнулся Джей. — Теперь я уверен, что визит короля и королевы пройдет отлично.
Он боялся резко отрицательного настроя жены, но вызов, брошенный ее искусству вести дом, был настолько серьезным, что она на какое-то время отставила в сторону свои принципы. Джейн вызвала мать из Лондона, и та приехала к ним на рассвете в день визита. Госпожа Херт привезла столовое белье из камчатного полотна, коробку собственного имбирного печенья и засахаренных слив. Иосия Херт не одобрял происходящее, но женщины были раззадорены и поставили себе задачу: никто при дворе не должен сделать ни единого критического замечания о доме старшего садовника.