Он старался не рассмеяться.
– Вы пытаетесь предупредить меня, что ваша сестра любит писать письма?
– Нет, конечно, нет, - пробормотала она. - Вы просто спросили, в порядке ли она, а я сказала, что она сидит в гостиной пишет письма, и мы полностью отошли от темы, и…
Он положил свою руку на ее изящную ручку, эффективно заставляя ее замолчать.
– Что вы все-таки хотели сообщить мне, Кэйт?
Он с интересом наблюдал, как она расправила плечи и стиснула челюсть. Она выглядела так, будто собиралась выполнить самую отвратительную задачу в ее понимании.
Потом одним большим предложением она выпалила.
– Я хочу, чтобы вы знали, я забираю назад все свои возражения по поводу вашего ухаживания за Эдвиной.
У него неожиданно стиснуло в груди.
– Я…понимаю, - сказал он медленно, не потому что, действительно понимал, а потому что, надо было что-то сказать.
– Я признаю, что, еще не зная вас, имела против вас сильное предубеждение, - быстро продолжала она, - Но я достаточно узнала вас, с момента моего приезда в Обри-Холл, и по совести, я не могу продолжать заставлять вас думать, что я по-прежнему стою у вас на пути. Это было бы…это было бы нечестно с моей стороны поступать так.
Энтони только уставился на нее, ничего не понимая. Было, понял он смутно, что-то болезненное в ее готовности выдать замуж за него свою сестру, в то время как он потратил большую часть последних двух дней с безумным желанием поцеловать ее.
Но с другой стороны ему же это и надо было? Эдвина была для него идеальной женой. Кэйт же, в его представлении совсем не идеальная жена.
Эдвина удовлетворяла всем его требованиям, которые он наметил в среду.
Кэйт не удовлетворяла не одному требованию.
И, конечно же, он не может развлекаться с Кэйт, если он хочет жениться на Эдвине.
Кэйт дала ему именно то, что он хотел, напомнил он себе; с благословением ее сестры, Эдвина вышла замуж бы за него на следующей недели, если он пожелал бы.
Тогда почему, черт подери, он хотел схватить ее за плечи и трясти, трясти, трясти, чтобы она забрала назад каждое свое проклятое слово?
Это была та искра. Та ужасная омерзительная искра, которая все время проскакивала между ними, никогда не делая их отношения между собой скучными и тусклыми.
Та ужасная искра понимания, которая вспыхивала каждый раз, когда она при нем заходила в комнату, или вздыхала, или что-то говорила. Это еле заметное чувство, если он позволит себе, в скором времени может перерасти в любовь к ней.
Это была единственная вещь, которую он боялся больше всего.
Возможно, это была единственная вещь, которую он боялся вообще.
Это было, конечно, чересчур иронично, но смерти он не боялся. Смерть не выглядела пугающей у одинокого человека. Но для него было ужасно влюбиться сейчас, когда он давно избегал таких отношений.
Истинная любовь была прекрасная священная вещь, он знал это. Он видел это каждый день своего детства, каждый миг, когда его родители смотрели друг на друга или касались друг друга.
Но любовь - это враг умирающего человека. Это была единственная вещь, которая могла сделать оставшуюся часть его жизни невыносимой - испытать счастье, и знать, что ты все это скоро потеряешь.
И поэтому, когда, наконец, Энтони прореагировал на ее слова, он не притянул ее к себе, не целовал ее до тех пор, пока она не стала задыхаться, не прижимал свои губы к ее милому ушку и нежной шее, чтобы удостовериться в том, что она поняла: он сгорает от страсти к ней, а не к ее сестре.
Не к ее сестре.
Вместо этого он посмотрел на нее, глаза его были спокойны, гораздо более спокойны, чем его сердце и произнес:
– Я очень рад.
При этом у него было ощущение, что она находиться, не здесь и наблюдает эту сцену - этот жуткий фарс - как бы со стороны, все время, задаваясь вопросом, что же, черт подери, здесь происходит.
Кэйт слабо улыбнулась и сказала:
– Я думаю, вы должны были понять еще вчера, что я не против ваших ухаживаний за Эдвиной.
– Кэйт, я-я, -
Она никогда не узнает, что он хотел сказать. По правде, говоря, он сам не был уверен в том, что собирался сказать. Он сам даже не понял, что собирается что-то сказать до тех пор, пока ее имя не сорвалось с его губ.
Но его слова навсегда остались не высказаны, потому что в этот момент он услышал это.
Низкое гудение. Похожее на слабое поскуливание. Это был такого рода звук, что большинство людей, мягко говоря, раздражались, услышав его.
Для Энтони ничего не было более ужасающего.
– Не шевелись, - прошептал он, его голос прозвучал резко и с опасением.
Глаза Кэйт сузились, и конечно, она задвигалась, стараясь повернуться во все стороны.
– Почему вы так говорите? Что случилось?
– Пожалуйста, только, не двигайся, - повторил он.
Она повернула голову налево.
– О, это - просто пчела! - ее лицо скривилось в усмешке облегчения, и она подняла руку, чтобы прогнать пчелу.
– Ради бога, Энтони, никогда не делайте так, вы напугали меня.
Энтони схватил ее за запястье почти с болезненной силой.
– Я сказал, не двигайся, - прошипел он.
– Энтони, - проговорила она сквозь смех, - Это просто пчела.
Он продолжал неподвижно держать ее руку, его хватка причиняла ей боль, его глаза неотрывно следили за навязчивым насекомым, наблюдая, как оно летало вокруг головы Кэйт.
Он был парализован страхом, яростью и чем-то еще, чем он не мог объяснить. Он много раз встречался с пчелами за последние одиннадцать лет, начиная со смерти отца, он вообще не встречал пчел. В конце концов, нельзя было жить в Англии, и ожидать, что он никогда их не встретит.
Фактически, до сих пор, он вел себя по отношению к ним, в странной фаталистической манере. Он всегда подозревал: он обречен настолько, что во всем последует за своим отцом. И если он собирался быть поверженным этим скромным насекомым, он сделал бы это твердо стоя на ногах, и не убегая от них. Он собирался скоро умереть,… хорошо не совсем скоро, но не будет бежать от этих проклятых насекомых.
И когда он видел пчел, он смеялся, дразнил, проклинал, бил их руками, заставляя их принять ответные меры.
И никогда не был ужален.
Но вид одной из пчел в опасной близости от Кэйт, рядом с ее красивыми волосами, приземляющейся на кружевной рукав ее платья - для него было настолько ужасно, что он застыл на месте.
Видение мелькали перед его внутренним взором. Он видел, как маленький монстр погружает жало в ее мягкую кожу. Он видел, как она задыхается и падает на землю. Он видел, как она лежит неподвижная, здесь в Обри-Холле, на той же самой кровати, которая послужила его отцу первым гробом.