В 1846-м "Газета Монреаля" выходила еженедельно, в формате сегодняшней "Нью-Йорк таймс". Узкие колонки, несколько картинок, неисчислимые объявления. Мне попался плохой аппарат и неважный микрофильм. Я словно пыталась читать под водой. Буквы постоянно расплывались, по экрану пробегали волоски и частицы пыли.
Реклама превозносила меховые шапки, британские канцелярские товары, недубленые овечьи шкуры. Доктор Тэйлор предлагал купить его бальзам из печеночника, доктор Берлин – желчегонные таблетки. Джон Бауэр Льюис представлялся достойным юристом и адвокатом. Пьер Грегуар с удовольствием сделает вам прическу. Я прочитала объявление:
Джентльмен окажет услуги уважаемым дамам и господам. Сделает мягкими и блестящими любые, даже самые жесткие волосы. Использует удивительные препараты для модной завивки и отличного восстановления прически. Приемлемые цены. Только для особых клиентов.
А теперь за новости.
Антуан Линдсей умер из-за удара поленом, который нанес ему сосед. Заключение следователя: умышленное убийство.
Молодая англичанка, Мария Нэш, недавно приехавшая в Монреаль, стала жертвой похищения и предательства. Умерла в состоянии безумия в больнице для эмигрантов.
Бриджит Клокон родила мальчика в женской больнице, врачи пришли к выводу, что сорокалетняя вдова недавно произвела на свет еще одного ребенка. Полиция обыскала дом ее нанимателя и нашла труп младенца мужского пола в ящике под одеждой. На теле обнаружены "следы насилия, по-видимому, от сильного нажатия пальцами на горло". Заключение следователя: умышленное убийство.
Боже! Неужели ничего не меняется?
Я повернула колесико и просмотрела список кораблей, вышедших из порта, а также имена пассажиров, уехавших из Монреаля в Ливерпуль. Довольно скучно.
Плата за паром. Коляски для пассажиров в Онтарио. Заметки о переезде. На той неделе уехало не так уж много народа.
Наконец я нашла. Рождения, свадьбы, смерти. В нашем городе семнадцатого числа, миссис Дэвид Маккей, сын. Миссис Мари-Клер Биссет, дочь. Никаких упоминаний о Эжени Николе и ее ребенке.
Я отметила, где находятся объявления о рождении в каждой газете, и быстро пролистала следующие несколько недель. Ничего. Проверила каждую газету на катушке. До конца 1846 года никто не писал о рождении Элизабет.
Я поискала в других английских газетах. Та же история. Никаких упоминаний об Эжени Николе. Элизабет не рождалась. Я перешла к французской прессе. Снова ничего.
К десяти часам глаза начали пульсировать от боли, заныли спина и плечи. Я откинулась назад, потянулась и потерла виски. Что теперь?
Рядом кто-то щелкнул кнопкой перемотки на другом аппарате. Хорошая мысль. Лучше все равно нет. Перемотаю назад. Элизабет родилась в январе. Надо проверить период, когда маленького сперматозоида представили яйцеклетке.
Я взяла ящики и намотала микрофильмы на катушки. Апрель 1845-го. Те же объявления. Те же заметки о переездах. Списки пассажиров. Английская пресса. Французская пресса.
Когда я взялась за "Ля Пресс", перед глазами уже все расплывалось. Посмотрела на часы. Одиннадцать тридцать. Еще двадцать минут.
Я оперлась подбородком на кулак и нажала на перемотку. Когда фильм остановился, я очутилась в марте. Начала крутить колесико вручную, останавливаясь то тут, то там, чтобы просмотреть экран целиком, и наткнулась на имя "Беланже".
Я выпрямилась и увеличила статью. Коротко. Эжени Беланже уехала в Париж. Знаменитая певица и жена Алана Николе отправилась в путешествие в компании двенадцати человек и вернется после окончания сезона. Вот и все, за исключением обычных уверений, что по ней будут скучать.
Значит, Эжени покинула город. Когда она вернулась? Где была в апреле? Поехал ли с ней Алан? Или присоединился позже? Я посмотрела на часы. Черт!
Открыла кошелек, порылась в сумочке, потом распечатала столько страниц, на сколько хватило денег. Перемотала, сдала микрофильмы и поспешила через кампус к Беркс-Холл.
Дверь в кабинет Жанно оказалась закрыта, я нашла кафедру. Секретарь оторвалась от экрана компьютера, только чтобы заверить меня, что дневники обязательно передадут. Я приложила к книгам записку с благодарностями и ушла.
По пути домой мысленно я все еще оставалась в прошлом. Представляла, как выглядели столетие назад грандиозные старые дома, мимо которых проходила. Какой вид представлялся их обитателям через Шербрук? Явно не на Музей изящных искусств или "Ритц-Карлтон". Они не любовались последними творениями Ральфа Лорана, Джорджио Армани или ателье Версаче.
Интересно, обрадовались бы они таким модным соседям? Конечно, бутики гораздо лучше больницы для лечения оспы, которая возобновила свою работу рядом с их дворами.
Дома я проверила автоответчик. Боялась, что пропустила звонок Гарри. Ничего. Быстро приготовила сандвич, потом поехала в лабораторию дописывать отчеты. Когда уходила, оставила на столе Ламанша записку, чтобы напомнить ему о дате своего возвращения. Обычно я провожу большую часть апреля в Шарлотте при условии возвращения в Монреаль для дачи показаний или в особо сложных случаях. Придет май и конец весеннего семестра, и я вернусь на лето.
Дома я целый час паковала вещи и укладывала рабочие материалы. Хоть я путешествую и не совсем налегке, одежда для меня не проблема. За годы жизни между двумя городами я приучилась держать по два набора всего необходимого. Зато я купила самый большой в мире чемодан на колесиках и набиваю его книгами, папками, журналами, рукописями, заметками для лекций и тем, над чем работаю. На сей раз туда поместились килограмма три ксерокопий.
В три тридцать я заказала такси до аэропорта.
Гарри не позвонила.
* * *
Я живу, наверное, в самом уникальном доме Шарлотта. Это маленькая часть комплекса под названием Шарон-Холл, собственности на двух с половиной акрах в Майерс-Парк. В документах не зафиксировано, для каких целей предназначалось крошечное здание, и сегодня за неимением лучшего названия жители окрестили его пристройкой для каретного сарая, или просто пристройкой.
Главное здание в Шарон-Холле – дом местного магната в производстве древесины – построили в 1913-м. После смерти жены в 1954-м он передал дом в георгианском стиле площадью в две с половиной тысячи метров Куинс-колледжу. До середины восьмидесятых там располагался факультет музыки, затем собственность продали, особняк и каретный сарай превратили в многоквартирные кооперативные дома. К тому времени уже появились дополнительные крылья и пристройки с десятью загородными домиками. На новые здания пошел старинный кирпич из стены вокруг внутреннего двора, а окна, литье и деревянные полы постарались сделать в стиле 1913 года.
В начале шестидесятых рядом с пристройкой появился бельведер, крошечное здание служило летней кухней. Постепенно его забросили, затем превратили в сарай на следующие двадцать лет. В 1993 году исполнительный директор Национального банка купил пристройку и превратил ее в самый маленький в мире загородный домик, бельведер входил в общую жилую площадь. Постройку сдавали, как раз когда ухудшившаяся ситуация в семье привела меня на рынок съема квартир. Два этажа и чуть больше двухсот пятидесяти квадратных метров площади: хоть и тесно, но мне нравится.