– Нет, мне не показалось, – твердо сказала Ниночка, и Пегги, верная подруга, тут же подтвердила:
– Ей не показалось.
Мерно скрипели уключины, тунгус все время поглядывал на Ниночку. Он знал, что она своя, русская, а вот говорит на их языке – странно.
– Наверное, карты, дневник…
– Что еще? Вы не хотите сказать? Или не знаете?
– Я знаю. – Пегги выдала свою госпожу. – Там завещание капитана Смита.
– Зачем китайцу завещание отца? – спросила Вероника.
– Я не знаю. Я ничего не знаю. Но я не верю этим людям.
– А я хочу верить, – сказала Вероника, из чего нетрудно было сделать заключение, что она не верит тоже, но гонит от себя эту мысль.
Сумка лежала сверху, на сложенной палатке.
– Можно? – спросила Нина.
– Она заперта, – сказала Вероника.
– Я знаю.
Нина пощупала сумку. Кожа была толстая, свиная. Ниночка попыталась прощупать, что там внутри, – ничего не поймешь.
– Мне кажется, – сказала она, – что сумка пустая.
– Не может быть!
– Откройте и посмотрите, – предложила Ниночка.
– Без разрешения нельзя.
– Спросите разрешение, – сказала Ниночка, показав на лежащего у их ног капитана.
– Он же не слышит.
– Попробуйте. – В голосе Ниночки звучала такая спокойная настойчивость, что Вероника удивленно вскинула на нее усталые глаза: она ведь не знала, какой могла быть Нина Черникова на совещании подпольной группы боевиков.
– Отец… – сказала послушно Вероника. – Папа, ты меня слышишь?
Веки капитана дрогнули, будто он силился открыть глаза.
– Папа, можно я открою твою сумку? Я хочу убедиться, не трогал ли ее один человек.
– Да, – шевельнулись губы капитана. Потом они шевельнулись вновь, будто он хотел сказать что-то еще. Но не сказал.
Вероника оглянулась на заднюю лодку. Но оттуда никто не смотрел на них. Она поднесла сумку к груди капитана, осторожно расстегнула ворот, достала ключик и открыла сумку.
Она откинула клапан – из сумки выглянули какие-то бумаги.
Вероника вытащила их. Это были сложенные вчетверо якутские газеты за прошлый месяц.
Ниночка ничего не сказала. Пегги начала быстро спрашивать:
– Что это? Это газеты? Это русские газеты?
– Помолчи, – оборвала ее мисс Смит. Она медленно закрыла сумку и положила у изголовья отца.
– Все в порядке, – сказала она, и Ниночка поняла, что она надеется, что отец ее слышит. – Все на месте.
Тунгус смотрел на них с интересом, казак греб, глядя в воду, задумавшись. Они гребли галсами, чтобы поймать ветер, который мог им помочь. Если ветер хорошо подхватывал лодку, они сушили весла и отдыхали. Тогда казак, осторожно ступая, чтобы не раскачивать лодку и не беспокоить больного, проходил на корму и садился за руль. А когда ветер стихал или сильно изменял направление, он возвращался к веслам.
Вот и сейчас казак прошел на корму. Лодка пошла быстрее. Ниночка заглянула за борт, вода кучерявилась вдоль борта.
– Мы не одни, – сказала Ниночка. – Я поговорю с Михеем Кузьмичом. Он казак, он военный. Он нам поможет. И матросы помогут.
Вероника смотрела на нее.
– Подождите, – сказала она. – Нельзя ничего показывать. Если Лю заподозрит…
– Он такой же китаец, как и я, – громко сказала Пегги.
И засмеялась. Она вообще была смешливой, но давно не было повода посмеяться от души. И она принялась смеяться.
– Я сейчас тебя ударю, – сказала Вероника. – Замолчи. Пегги давилась от смеха.
– Это нервы, – сказала Ниночка.
– Как не вовремя!
– Почему? Пускай они думают, что нам смешно. Они будут спокойнее.
Как старый конспиратор, Ниночка одобрила решение Вероники дождаться, пока они не причалят к берегу. Если поднять тревогу сейчас, китаец может выкинуть бумаги за борт.
– Они вооружены? – спросила Ниночка.
– У Дугласа есть пистолет, – сказала Вероника. – Он мне его показывал. А про этого… китайца, не знаю.
– Конечно, есть. У разбойников всегда есть пистолеты. Но у мистера военного есть ружье, – сказала Пегги.
– Я поговорю с казаком? – спросила Ниночка. – Я осторожно. Вероника кивнула.
Ниночка прошла на корму и села рядом с казаком, который, не говоря ни слова, чуть подвинулся, чтобы Ниночке было место.
– Порулить хочешь? – спросил он. – Только нельзя тебе, девка. Ветер потеряешь.
– У меня к вам серьезный разговор, – сказала Ниночка.
– Валяй.
– Мы скоро к берегу будем приставать?
– Я так думаю, что к вечеру будем у Власьей заимки. Там и остановимся. А что, плох твой капитан?
– Сейчас дело не в нем. Хочу посоветоваться. Вы здесь главный.
– Я главный веслом махать, а так я даже и не знаю, кто главней – я или ты, если тебе Ефрем Ионыч этих англичан поручил.
– Этот капитан нес с собой документы, – сказала Ниночка. И медленно, внятно – боялась, что казак может чего не понять, – она рассказала ему о том, что случилось. И спросила потом: – Как вы думаете, что делать?
– Вот не думал, что в такой переплет попаду, – ухмыльнулся казак. – Думать будем. Сначала я с Илюшкой поговорю. Он мужик разумный, недаром всю тайгу обошел. Ты не спеши, не спеши.
Время тянулось страшно медленно, и казак словно тянул его еще более. Ниночка вернулась к Веронике, а казак еще час сидел у руля, напевал, словно ничего не случилось. Только когда ветер стих, он перешел к веслам и начал неспешно беседовать с тунгусом Илюшкой. Они мерно гребли – весла одинаково и дружно взлетали над водой – и перебрасывались словами, словно речь шла о погоде.
Ниночка порой оборачивалась назад, стараясь делать это незаметно, чтобы перехватить взгляды Дугласа или китайца. Но китаец сидел к ней спиной, согнувшись, и было непонятно, читает он или просто дремлет.
Ниночка достала из кармашка часы, три года назад подаренные самим Савинковым, очарованным ее молодым пылом. Половина второго.
Она вглядывалась вперед – не покажется ли обрывчик, за которым устье Власьей речки. И хотелось, чтобы показался скорее, и хотелось оттянуть этот момент – обратного пути не будет.