– Я хотел бы, чтобы мадемуазель Руссо поверила показаниям Жака относительно событий той ночи, но она отказывается. Не понимаю почему. Почему она полностью отказывается от него? Как она может доверять словам Картленда больше, чем кому-либо другому?
– Я не знаю, что она ищет, но окажу вам любую помощь, в которой вы нуждаетесь. Сегодня мало что нуждается в вашем внимании. Пусть мои люди начнут обыскивать город. Вы можете поучаствовать в этом завтра. Думаю, одной ночи, проведенной в домашних условиях, будет достаточно, чтобы успокоить Амелию, и она не бросится вслед за вами.
Мысль провести вечер в обществе Амелии и лорда Уэра была ни с чем не сравнимой пыткой.
– Вы остаетесь? – спросил, подходя к ним, граф. – Комнаты готовят и для вас, и для ваших знакомых.
– Спасибо. – Это было все, что смог сказать Колин. – Я передам остальным. – Он резко развернулся и ушел.
Сент-Джон, глядя ему вслед, заметил скованность движений и гнев в его походке.
– Он ее любит.
– Я вижу. – Взглянув на графа, Сент-Джон увидел, что Уэр, прищурившись, наблюдает за Митчеллом. – Я знаю, почему я считаю, что ему следует остаться. Я только не понимаю, почему и вы так считаете.
– Наши различия прояснятся при простом сравнении. – Уэр посмотрел в глаза Сент-Джону. – Я самый подходящий выбор для Амелии. Если бы я на минуту усомнился в этом, я бы отступился от нее. Больше всего на свете я желаю ей счастья. И не думаю, что он сможет дать ей счастье.
– Он опасный соперник в предстоящей дуэли. Митчелл несколько лет полагался только на свой ум и шпагу.
– Я тоже владею этим искусством, – спокойно заметил граф.
Сент-Джон кивнул и последовал за Уэром, приглашавшим его в дом. Тим следил, как из подъехавшей кареты выгружают багаж и слуг. Митчелл мрачно смотрел на Куинна, помогавшего мадемуазель Руссо выйти из кареты.
Что касается Сент-Джона, то он только удивлялся, неужели и другие мужчины преодолевают такие же препятствия, когда пытаются выдать замуж молодую родственницу? Покачав головой, он поднялся по ступеням и направился прямо в отведенные ему апартаменты. Вместе с женой они разработают план действий на несколько последующих дней.
Эта мысль вызвала у него улыбку.
Приняв ванну, одевшись, хотя и не избавившись от внутренней дрожи, Амелия выскользнула из спальни и быстрым шагом пошла подлинной галерее. Мария велела ей немного поспать и подготовиться к вечернему чаю, но Амелия не могла уснуть. У нее было лишь одно желание – размять ноги, вдохнуть свежего воздуха и привести в порядок свои мысли. Еще в детстве она усвоила, что прогулка быстрым шагом может облегчить любую боль, а сейчас она в этом очень нуждалась.
– Амелия.
Услышав, что ее зовут, она остановилась и оглянулась. Из дверей позади нее выходил лорд Уэр. Она присела.
– Милорд.
Он бросил быстрый взгляд на ее уличные сапожки:
– Можно, я пойду с вами?
Она собиралась вежливо отказать ему, но передумала. Как бы ей ни хотелось побыть наедине со своими мыслями, Уэр заслуживал объяснения и возможности отчитать ее, если бы ему захотелось.
– Сочту за честь.
Он улыбнулся своей очаровывающей, неотразимой улыбкой и подошел к Амелии. Он оделся как сельский джентльмен, и этот небрежный вид был ему к лицу. Это напомнило ей их встречу в Линкольншире, и ответная улыбка была совершенно искренней.
– Как вы хороши, – сказал Уэр, – когда улыбаются и ваши глаза.
– Это потому, что вы сегодня так красивы, – вернула она комплимент.
Уэр поднес к губам руку Амелии и за ее плечом увидел Митчелла, стоявшего в конце холла и смотревшего на них сверкавшими, как кинжалы, глазами. Взяв Амелию под руку, Уэр повел ее к лестнице, ведущей в нижний этаж и в сад позади дома.
Он чувствовал, как все это время взгляд соперника жжет его спину.
Колин, наблюдая, как лорд Уэр по-хозяйски обращается с Амелией, испытывал такой убийственный гнев, что стало страшно.
– Вы должны найти себе какое-то занятие, топ ami, – сказал неожиданно и неслышно появившийся Жак. – Вы совершите что-нибудь, о чем потом будете жалеть, если не перестанете думать о ней.
– Я никогда не перестаю думать о ней, – отрезал Колин. – Я не знаю иной жизни.
– Ей требуется время. Я восхищаюсь вашим мужеством, с которым вы предоставляете ей это время.
Колин сжал кулаки.
– Это не мужество. Я просто не хочу убивать человека у нее на глазах.
– Alors… вы должны уйти. Займитесь чем-нибудь.
Резко втянув в грудь воздух, Колин кивнул:
– Я так и собирался сделать. Я искал тебя.
– Что от меня требуется? – как всегда мрачно, спросил француз.
– Я не могу поехать в город. Есть предположение, что мисс Бенбридж последует за мной, и хотя я лично убежден, что это маловероятно, надо выполнить просьбу, я должен остаться здесь.
– Понимаю.
– Сент-Джон посылает человека собрать в Бристоле всех, кто служит ему. Поезжай и возьми на себя руководство поисками. Скажи им, что надо искать, чего следует ожидать. Если найдешь что-то важное, пошли за мной.
Жак кивнул и мгновенно исчез. Француз выбрал парадную лестницу; Колин – лестницу для слуг. Она вела в кухню, и он, не обращая внимания на устремленные на него удивленные взгляды, вышел через заднюю дверь и направился к конюшне.
С каждым шагом на сердце становилось все тяжелее от предстоящей встречи, эта встреча ранит его так же глубоко, как и встреча с Амелией.
Он тихо вошел в конюшню, вдохнул воздух со знакомым и успокаивающим запахом сена и лошадей. Животные фыркали и беспокойно переступали копытами, чувствуя чужой запах, нарушивший их покой. Оглядываясь по сторонам, Колин искал помещение для конюхов. Он замедлил шаги, очутившись перед дверью. Прислонившись к косяку, на племянника гневным взглядом раненого животного смотрел Пьетро.
Годы пощадили его. Он выглядел крепким и сильным. Седые волосы серебрили его виски и бороду, но лицо оставалось гладким, лишенным морщин.
– Дядя, – сказал Колин, горло которого сжималось от жалости и любви.
– Мой единственный племянник умер, – холодно ответил Пьетро.
Колин вздрогнул от его слов.
– Я скучал по тебе.
– Ты лжешь! Ты заставил меня поверить в твою смерть!
– Мне представился случай изменить жизнь. – Колин протянул к нему руки, молча умоляя понять. – У меня был единственный шанс и ни минуты на размышления.
– А как же я? – спросил, выпрямляясь, Пьетро. – А как же мое горе? Оно не имело для тебя значения?