— Ты права, это нелюди, — кивнула Евгения. — А нелюдей уничтожать надо, без суда и следствия…
— А кому это нужно?
— Мне нужно… И тебе…
— Ты скоро выходишь?
— Завтра.
— Везет же! — с завистью посмотрела на нее Вероника.
— Могла бы и раньше выйти, если бы Шашило подмахнула.
— Кому?
— Подполковник Шашило, заместитель начальника колонии, упырь с липким взглядом. Да ты его видела, он на тебя как тот кот на сметану смотрел…
— А-а, этот…
— Он на тебя глаз положил.
— И что? — в замешательстве спросила Вероника.
Глядя на нее, трудно было понять, то ли обрадовалась она, то ли огорчилась.
— А то, что не сегодня-завтра он тебя в кабинет к себе вызовет. Принуждать не будет, но предложение сделает. Работу предложит, у себя дома. Дом у него большой, в два этажа, работы много. Уборка, готовка, глажка белья и его жирного тела… Будешь стелить, через три года выйдешь, нет, как я до самого звонка сидеть будешь…
— Лучше через три года.
— А не противно? — спросила Евгения, неприязненно глянув на Веронику.
— А я через «не могу». Зато всего три года… Не подыхать же здесь…
— Каждому свое.
Евгения не смогла переступить через себя. Пусть она попала в тюрьму за разврат, но здесь, в колонии, никто не посмеет бросить в нее камень. И Шашило пытался ее совратить, и матерые «коблы» из спецконтингента, но никому она не уступила… А Веронику осуждать глупо. Она по натуре своей содержанка; если старому Потапову по своей воле стелила, то и с Шашило спать будет. И это ее сугубо личные проблемы.
— Ты мне расскажи, как там Адам поживает, — хищно улыбнулась Евгения.
У нее не было конкретного плана мести, но спуску этому подонку она не даст. Рано или поздно сведет с ним счеты. Как и на чем сыграет — это уже детали. Главное, решимость, а этого ей не занимать. Сколько раз она представляла себе, как Адам стоит перед ней на коленях и умоляет о пощаде.
— Хорошо поживает, — горько усмехнулась Вероника. — Нам так не жить… Отец все там же, только должность повыше. Чем конкретно занимается, не скажу, но то, что деньги лопатой гребет, точно. Адам университет закончил, отец хочет, чтобы он бизнесом занялся. С таким отцом далеко можно пойти… Только ему ничего не надо. Он больше с Лешкой и Генкой по ночным клубам и казино… Хотя, может, и возьмется за ум. Отец его с матерью разводится. Может, уже развелся, я не знаю. На красотке какой-то жениться собирался. Или уже женился… Если отец у него бизнес отберет, то своей цацке отдаст. Она, говорят, ему сильно голову заморочила… — завистливо вздохнула Вероника. — Или уже бизнес отобрал… В общем, я мало что знаю. Три месяца под следствием была, два — ответа на кассацию ждала. За пять месяцев много чего измениться могло… Но то, что Игорь Соломонович дом на Рублевке достраивал, это точно. И Александр Петрович там же обосновался…
— Александр Петрович?
— Да, Лешкин отец. У него банк свой, тоже деньги лопатой гребет… А у Гены отец нефтью занимается, тоже миллионер. Но Игорь Соломонович круче, я так понимаю, они все от него в какой-то мере зависят… Они же тоже тебя топили, я знаю. Лешка и Генка деньги у предков своих брали, Адам ими с ментами расплачивался… Может, и меня они вместе топили… Топили, и утопили… Они в шоколаде, а мы в дерьме… Ты уж и за меня отомсти, ладно?
— Отомстить?.. А кто тебе сказал, что я мстить собираюсь? — изобразила удивление Евгения.
— А разве нет?
— Нет.
Вероника была обозлена на богатых подонков, скинувших ее в пропасть. Но при всем при том она была ненадежной. Кто знает, может, завтра приедет к ней тот же Леша или даже Адам, приласкает ее, она растает и поведает им, что Евгения собирается им отомстить… Они, конечно, и сами должны понимать, что мышка захочет вернуть котам свои слезки. Но одно дело предполагать, и совсем другое дело знать, что кто-то уже точит на тебя нож…
— Я в эти игры больше не играю, — покачала головой Евгения. — И сюда больше не хочу… Нет у меня денег, чтобы тягаться с этими ублюдками. Бог их накажет, а я в сторонку отойду… А ты мстить будешь, когда вернешься?
— Не знаю… Что я могу с ними сделать? — растерянно спросила Вероника.
— Если ты здесь, то ничего…
— А Бог их всех правда накажет…
— Вот на это и будем надеяться, — снисходительно усмехнулась Евгения.
Не боялась она Адама и его дружков. Плевать на их деньги и связи. Как только представится возможность восстановить порушенную ими справедливость, она обязательно пойдет на риск, чтобы сделать это…
* * *
Перед воротами контрольно-пропускного пункта было пустынно. Карликовый смерч поднял и закружил над землей обрывок газеты, подкрался к Евгении, чтобы поднять ей юбку, но как будто чего-то испугался, повернул назад, скользнул по капоту старой «Волги» и пропал. Девушка с улыбкой проводила его взглядом. Все, закончился ее срок, теперь она такая же вольная, как это воздушное завихрение.
Август месяц, полдень, солнце в зените, на небе ни облачка. Но Евгения ни на что не жалуется. На голове белая косынка, лучшая защита от солнца, а жакет, собственноручно пошитый из дешевого материала, хорошо бы, защитил ее от мужских взглядов. Но нет вокруг никого, кто мог бы позариться на нее. И ее ужасная мешковатая одежда никого не покоробит, пока она не прибудет на станцию, с которой можно будет уехать в Москву на пассажирском поезде. Идти до нее недолго, час-два, может, больше: после трех лет, проведенных в неволе, это не время и не расстояние, так, легкая прогулка…
Евгения прошла километра три, когда сзади послышался шум мотора, а затем и шорох шин по гравийной дороге. Она остановилась одновременно с подъехавшей к ней «Волгой».
Из машины вышел убеленный сединами мужчина лет семидесяти. Серая рубашка с коротким рукавом и на резинке, давно не глаженные черные брюки, на тощем запястье левой руки болтались старые часы с пожелтевшим от времени циферблатом. И сам он был, казалось, таким же, как его часы, — время вроде бы показывал, но глаз не радовал. Сухая морщинистая кожа, впалые щеки, дряблая шея. Глаза больные, уставшие. Но видно было, что галантность у него в крови. На ногах еле стоит, но из машины вышел, чтобы пригласить Евгению ехать с ним.
— Прошу!
Было бы смешно ответить отказом столь изысканно-вежливому старику. Да и зачем, если он мог отвезти ее на станцию. А если вдруг он окажется маньяком, то в кармане у Евгении лежит ложка с остро заточенным черенком. Вскроет старикашке горло и не поморщится… Нет уже той доброй наивной девочки, которой она была три года назад.
— А запросто!
Он открыл багажник, чтобы она положила туда свою сумку с нехитрыми пожитками, но Евгения бросила ее на заднее сиденье.