Время жестоко, и когда-нибудь я начну о ней забывать. Увы, но я осознавал это... А пока я радовался, узнав, что Дарья будет спать на раскладушке...
Олеся звонко смеялась, кружась, как на карусели, вокруг белоствольной березки; подвенечное платье шуршит, фата развевается, цепляясь за тонкие веточки с юными клейкими листочками. Одной рукой девушка держалась за дерево, пальцами сминая тонкие, вьющиеся нити бересты, другой размахивала, будто крылом – и кружилась, и парила над землей, пересмеивая сыча, тревожно ухавшего откуда-то с высоты.
Я стоял возле воинственного дуба с генеральской статью и выправкой, любовался своей красавицей, радовался вместе с ней. Свадьба у нас, она моя невеста, и сейчас мы в вихре чудесного танца унесемся в нашу первую брачную ночь... Но вдруг плотной и емкой волной в грудь меня ударил ветер, оторвал от дерева, будто я был беспомощным листиком, поднял над землей, отнес к полянке, где стояла палатка, горел костер, возле которого обедали люди. Мужчина, женщина и девочка. Я парил, кружил над ними, но никто меня не замечал.
Не слышно меня, не видно, а кричать я не хотел – боялся разрушить очарование планерного полета. Сейчас ветер обнесет меня по кругу над полянкой и вернет обратно к Олесе...
Кричал мужчина. Одной рукой он держал котелок с похлебкой, другой махал девушке, которая с ружьем уходила в прибрежные заросли. Ей хотелось побродить по плавням, попугать бестолковыми выстрелами уток, а мужчина требовал, чтобы она вернулась. Как будто чувствовал, как нужно ему ружье...
Девушка не послушала отца, исчезла из виду, и он, махнув на нее рукой, взялся за ложку. А тем временем с раскладного стульчика поднялась маленькая белокурая девочка, с нежностью обняла маму за шею, что-то шепнула ей на ухо, поцеловала в щеку и побежала к дикому малиннику. Я видел, как она остановилась на полпути и, легонько ущипнув себя за ухо, побежала обратно, но не к костру, а к палатке.
И в это время откуда-то вдруг появился скуластый парень с курчавой головой. Он шел стремительно быстро, накручивая на ствол пистолета цилиндр глушителя, трава шуршала под его ногами, но это совершенно его не смущало. Он точно знал, что у приговоренных нет шансов.
Первым его увидел мужчина. Обернувшись, порывисто вскочил на ноги. «Наташа! Вика! Ира! Бегите!!!» – закричал он. И бросился навстречу киллеру. Женщина все поняла, поднялась со своего места, побежала в сторону, куда не так давно направилась ее маленькая дочка. Она и не знала, что девочка уже в палатке. А крикнуть я ей не мог, потому что мои голосовые связки не вибрировали от напряжения мышц, не издавали звук.
С безучастно спокойным лицом киллер выстрелил мужчине в сердце, а когда тот упал, раскинув руки, добил пулей в затылок. И направился вслед за бегущей женщиной. Шел он вроде бы неторопливо, но на удивление быстро.
А женщина уже, похоже, поняла, что дочери в малиннике нет. Ей бы дальше бежать, хоть какой-то, но шанс на спасение. Нет, она повернулась к киллеру лицом, с мольбой на лице шагнула к нему. Но тот, не задумываясь, выстрелил ей в грудь, раз, второй...
Киллер направился к своей машине, он проходил мимо палатки, когда оттуда вдруг вышла девочка, прижимая к груди глазастую куклу. Она не понимала, что происходит, от волнения надавила кукле на животик. «Я – Маша!» – весело сообщила та. «А я – Гена!» – приветливо улыбнулся киллер и преспокойно направил на девочку пистолет...
Я не мог помешать ему, и задержать не было возможности. Ветер поднял меня высоко-высоко над землей, а затем с размаху швырнул на березу, возле которой весело кружила Олеся.
Но нет, не слышен ее смех, и не парит она вокруг невесты-березки. Лежит на траве, раскинув руки, с упреком смотрит на меня стекленеющими глазами. По ее гладкому нежному лбу ползет муравей, но не чувствует она раздражающую щекотку, потому что мертва, и фата вся в крови. А над ней с опущенным в руке пистолетом сидит черноволосая девушка в красной куртке и джинсах. Тонкая талия, широкая тазовая кость. Да, это девушка, никаких сомнений. И это она убила Олесю...
Я стремительно пикировал на Олесю. Взять бы маленькую поправку, врезаться бы в убийцу, смять ее, растерзать. Но нет, сила тяжести впечатывает меня в Олесю...
Удар, вспышка, толчок... Я открыл глаза, лбом стукнувшись о полированную переборку вагона.
– Безобразие! – послышалось откуда-то снизу. – Только в нашей стране поезда могут тормозить так резко!
Только сейчас до меня во всей полноте дошло, где я нахожусь. Поезд Черногайск – Москва. А мертвая Олеся мне только снилась... Но ведь она действительно мертва. И за полтора месяца боль потери ничуть не стихла, скорее наоборот. Поэтому и еду я в Москву. Без оружия, без явного злого умысла. Просто хочу заглянуть в глаза Хряпову... Хотя, конечно же, я хочу ему отомстить. Око за око, кровь за кровь... Но все же я очень надеялся, что найдется причина, которая остановит меня. Есть закон, есть христианская мораль... И без того мои руки по локоть в крови, чтобы я мог еще кого-то убить. Да и Олеся не поднимется из земли, если я отомщу за нее...
Но что может меня остановить? Что? Закон?! Мораль?.. Но закон бессилен перед этим монстром, трусость которого обрекла на смерть столько невинных людей. А как можно простить ему девочку Вику с куклой Машей?.. Мразь!..
Но может, я все-таки остановлюсь? Ну а вдруг?.. Ну не хочу я больше убивать, невмоготу больше... А в глаза Хряпову я, конечно, посмотрю.
Я потянулся на своей верхней полке. Спохватившись, потрогал свежий рубец на шее... Затянулась уже рана, можно обходиться без повязок. Спасибо Дарье, это она меня выходила. С тех пор как я поселился у нее, рана перестала гноиться, потому и зажила так быстро.
Больше месяца я жил у нее. Просто жил. Уступил ей законное место в комнате, сам перебрался на балкон, устроился на раскладушке. И весь отпуск по ранению я провел у нее, оттаивал под ее теплым начальственным присмотром... Вольностей не допускал, а она понимала мое состояние.
Да и не стала бы Дарья набиваться, не из тех она женщин, что нагло форсируют события. Не пыталась она меня соблазнить, но ждала... Неравнодушна она ко мне, да и меня к ней тянет. Но пока Олеся не отомщена, никакой крамолы в мыслях... А я должен за нее отомстить. Должен. А если не смогу, какой же я тогда мужчина?.. Иногда мне казалось, лучше быть размазней и тряпкой, чем убивать...
– Нет, ну ты посмотри, только у нас в стране могут покупать оружие за границей!
Вопиющая абсурдность такого восклицания заставила меня глянуть вниз. За столиком с развернутой газетой перед глазами сидел мужчина лет пятидесяти. Рыжая плешь между залысинами, исполосованный морщинами лоб, крупные роговые очки, презрительно оттопыренная нижняя губа, козлиная бородка. Белая рубашка, галстук-бабочка. Ну да, конечно, настоящий интеллигент всегда должен выделяться из народа...
Я медленно спустился с верхней полки, неторопливо сел на край нижней, где, согнув горкой ноги, лежала грузная, безразличная ко всему женщина лет шестидесяти. Сунул ноги в тапочки, зевнул, почесал живот. Потянувшись, глянул в окно. Товарный состав на путях, люди на платформе, тетка с клетчатой сумкой, растрепанная девчонка с воздушным шариком под мышкой... Какая-то станция. Плохо, конечно, что поезд так резко затормозил, но ведь не смертельно.