Берден так выразительно посмотрел на него, что Уэксфорд неожиданно почувствовал себя почти прозрачным. Лифт остановился.
— Я буду в своем кабинете, если понадоблюсь тебе.
Уэксфорд пожал плечами. «Ну, давай поиграем, — подумал он. — Ты не услышишь больше от меня дружеских наводящих вопросов. Чопорный ханжа». И в самом деле, какое ему дело до личной жизни Вердена? У него были свои проблемы, которые мешали ему спать. Большую часть ночи он лежал без сна, думая о письме Элси, Мартышке Мэтьюсе, этом старом злодее, который был гостем Мартышки, и о том, что все это значит.
Элси была смышленой, но ужасно невежественной. Для такой женщины, как она, любой мировой судья был судьей, и она не поняла бы разницу между судом присяжных и мировым судом. Разве не могло такого случиться, что много лет назад молодой Суон предстал перед мировым судом по обвинению в умышленном или неумышленном убийстве? А если это так, то, может быть, каким-то образом факты о данном слушании не были включены в уэксфордское досье Суона?
Ночь — время предположений, грез, сумасшедших выводов. Утро — время для активных действий. Тот отель находился где-то в районе озер, и как только Уэксфорд войдет в свой кабинет, он позвонит в полицию Камберленда и Уэстморленда. Потом он провел некоторые исследования прошлой жизни мистера Кэсобона, исходя из предположения, что тот находился в заключении в Уолтоне в одно время с Мартышкой, и это предположение, и расследование, которое было сделано на его основе, принесли свои плоды.
Его полное имя было Чарльз Альберт Кэтч. Родился он в Лаймхаусе в 1897 году. Гордый тем, что все его предположения оказались правильными, Уэксфорд выяснил, что Кэтч трижды сидел в тюрьме за ограбление, а по достижении шестидесяти пяти лет совсем обнищал. В последний раз он был осужден за то, что бросил кирпич в окно полицейского участка: стандартная уловка бродяги, чтобы обрести постель и крышу над головой.
Уэксфорд не испытывал никаких симпатий к Чарли Кэтчу. Но не мог взять в толк, почему информация Элси не послужила причиной того, чтобы ее дядя предпринял какие-то шаги против Суона еще в то время. Потому что не оказалось никаких доказательств виновности Суона и ему нечего было прятать и нечего стыдиться? Время покажет. Не имеет смысла строить дальнейшие предположения, не имеет смысла и предпринимать какие-то дальнейшие шаги, пока не будет получена информация с озер.
Поручив Мартину и Брайанту, держась на безопасном расстоянии, охранять Полли Дэвис, он отправил ее в рыжем парике на условленную встречу в Солтрем-Хаус. Снова лил дождь, и Полли промокла до костей, но никто не привел Джона Лоуренса ни в парк, ни в итальянский сад. Не собираясь больше тратить время на размышления о Суоне, Уэксфорд вместо этого попытался заставить себя вспомнить что-то о звонившем по телефону человеке с вибрирующим голосом, по никак не мог вспомнить, где он слышал этот голос или хотя бы что-то, связанное с тем голосом.
Обнимая Джемму в темноте, Берден сказал:
— Я хочу услышать от тебя, что я сделал тебя счастливее, что жизнь не так ужасна, потому что я люблю тебя.
Возможно, она улыбалась одной из своих легких улыбок. Он не мог рассмотреть ее лицо, видел только слабое свечение. В комнате пахло теми же духами, которыми она пользовалась, когда была замужем, и, конечно, ей не на что купить другие. Ее одежда оказалась буквально пропитана этим запахом, тяжелым сладким запахом плесени. Он подумал, что завтра купит ей флакончик духов.
— Джемма, понимаешь, я не могу остаться на ночь. Честное слово, я бы очень хотел этого, но я обещал и…
— Ну конечно, иди, — сказала она. — Если бы я шла к своим… своим детям, ничто бы не удержало меня. Милый добрый Майк, я не хочу отнимать тебя у твоих детей.
— Ты сможешь уснуть?
— Я приму пару таблеток, которые мне дал доктор Ломакс.
Легкий холодок пробежал по его разгоряченному телу. Разве удовлетворенная страсть не являлась достаточным снотворным? Как счастлив был бы он знать, что его ласки помогли ей сладко уснуть, что мысли о нем вытеснили все ее страхи. Вечно этот ребенок, подумал он, вечно этот мальчик, который приковал к себе все материнское внимание и страсть. И Майк представил, что случилось чудо и пропавший и погибший мальчик ожил и вернулся домой, он вбегает сейчас в темную спальню, осветив ее собственным светом, и бросается в объятия своей матери. Берден увидел почти воочию, как она забудет своего любовника, забудет о самом его существовании в том тесном мире, который создан только для матери и ее дитя.
Майк встал и оделся. Он поцеловал ее, стараясь, чтобы этот поцелуй был только нежным, но поцелуй получился страстным, поскольку Майк ничего не мог с этим поделать. И он был вознагражден ее поцелуем, таким долгим и жадным, как и его собственный. Вердену пришлось удовлетвориться этим. Этим и смятым шифоновым шарфом, который он подобрал, выходя из комнаты.
Вот если бы в его бунгало никого не оказалось, размышлял Майк, подъезжая к дому. Хотя бы на сегодняшний вечер, виновато сказал он себе. Если бы только Берден мог прийти в пустоту и отдохновение, свободный от осторожных претензий Грейс, и воздушных замков Пат, и математики Джона. Но если бы его ждал пустой дом, он бы вообще в него не поехал.
Грейс говорила, что хочет обсудить с ним что-то. Такая перспектива казалась столь безотрадной и нудной, что ему стало тошно от одной только мысли об этом. Ну почему надо дважды испытывать мучения? Он прижал душистый шифон к своему лицу, чтобы успокоиться перед тем, как войти в дом, но вместо успокоения это вызвало у него только сильное желание.
Его сын согнулся над столом, неуклюже держа компас.
— Морда, — сказал он, увидев отца, — сказал нам, что «матема» означает знания, а «патема» означает страдания, тогда, по-моему, они должны были называть этот предмет «патематика».
Грейс засмеялась как-то слишком фальшиво. Она пылала, как заметил Берден, словно была возбуждена или охвачена каким-то беспокойством. Он сел за стол, аккуратно начертил график для Джона и отправил его спать.
— Я и сам хочу сегодня пораньше лечь, — мечтательно сказал Берден.
— Удели мне всего минут десять, Майк. Я хочу… я хотела бы кое-что тебе сказать. Я получила письмо от одной подруги, девушки… женщины… с которой я вместе стажировалась. — Грейс теперь говорила очень нервно, и это было так не похоже на нее, что Берден слегка забеспокоился. Она держала это письмо и, видимо, готовилась уже его показать, по передумала и стояла, стиснув бумагу с текстом в руке. — У нее появились кое-какие деньги, и она собирается открыть частную лечебницу и… — Грейс торопливо договорила: — Она приглашает меня к себе.
Берден уже собирался произнести банальное «О да, это отлично», как вдруг вдумался в эти слова, и тут до него дошел истинный смысл сказанного. Его потрясение было слишком велико, чтобы думать о какой-то вежливости и осторожности.
— А как же дети? — спросил он.
Она ответила не сразу. Она тяжело села, будто какая-нибудь усталая старуха.