— Наказать вас! Разве вы согрешили, мадам?
Она засмеялась, прижавшись лбом к его плечу, отдаваясь спокойной силе полулежащего рядом с ней тела, чувствуя тепло обнявшей ее руки, в то время как морской ветер овевал их лица нежным освежающим дыханием.
Поскрипывание корабля, соответствовавшее мерному покачиванию волн, натяжение вантов, отвечавшее напряжению талей, прерывистые вздохи ветра, натягивавшего умело развернутые белые паруса, то вздувавшиеся, то опадавшие в соответствии с причудами эолова оркестра, — всю эту волнующую жизнь корабля Анжелика поглощала, как эликсир, возвращавший недостающую ей энергию.
— Мне кажется, я разучилась читать и писать.
— Ерунда! Корабль «Голдсборо» привезет из Европы целые сундуки с книгами для зимних вечеров в Вапассу. Можете с завтрашнего дня возобновить чтение альманахов Кемптона. В них вы найдете уйму полезных вещей, отвечающих вашему вкусу и не утомляющих ум.
К шуму моря, плеску волн, разбивавшихся о борт, к звукам, рождавшимся из недр корабля, выкрикам и призывам, спускавшимся с небес, примешивалась заунывная волынка детского плача. В ответ слышались женские голоса, жалобно убаюкивавшие их:
Моя милая за бескрайним океаном, Моя милая за бескрайним морем, Моя милая за бескрайним океаном, О, вернись ко мне, друг мой…
— Даже в песнях кормилиц говорится об океане и о любви, — сказал Пейрак.
— Мне кажется, малютки слишком часто плачут с тех пор, как мы вышли в море, — заметила Анжелика. — Что, если им не нравится морское путешествие?
Жоффрея забавляли ее простодушные материнские волнения. Между тем присутствие этих маленьких жизней наделило очередное путешествие родителей новым смыслом, придавало ему иное измерение, особый аромат, становилось событием.
Они взглянули друг на друга глазами, сияющими радостью и гордостью:
Вернись, вернись, Вернись ко мне, друг мой…
Вернись, вернись, О, вернись ко мне, друг мой.
— Чем мы заслужили такое счастье? Жоффрей, неужели теперь, когда нашего главного врага больше нет, близок конец борьбы?
Он медлил с ответом. Потом наклонил голову и доверительно, нежно улыбнулся ей.
— Я знаю лишь одно, любовь моя, хотя и не решаюсь говорить об этом с излишней самонадеянностью. Сделав все, чтобы отнять вас у меня, он уже не в силах нам повредить теперь, когда я держу вас в своих объятиях, приникаю к вам, читаю в ваших глазах любовь — солнце моей жизни, которого он поклялся лишить меня. В этом, как сказал бы полководец, все признаки нашей безусловной победы и его полного поражения. Поэтому не стоит выяснять, идет ли речь об очередном этапе сражения или его завершении. Меня нельзя упрекнуть в том, что я недооценивал могущество нашего таинственного и вероломного врага, выслеживавшего нас из-за угла. Он видел свою цель в том, чтобы бросать нам под ноги камни, хотя мы и без того часто спотыкались на пути к новой жизни. Не знаю, знаменует ли его смерть окончание битвы и прекращение козней, которые он все еще, быть может, замышляет против нас с того света, но, оценивая наше нынешнее положение, осмелюсь заявить: да, любовь моя, мы победили.
На верхней палубе был натянут на четыре опоры большой квадратный полотняный гамак с лежавшими на нем подушками, на которых рядом с Анжеликой могли сидеть дети и два-три гостя. Вокруг были расставлены складные стулья, обтянутые клетчатой обивочной тканью, разбросаны толстые подушки, плотно набитые конским волосом, предназначенные для посетителей; порой вокруг нее собиралась довольно многочисленная компания, евшая мороженое и беседовавшая в тени, когда корабль становился на якорь, ветер стихал, а жара не спадала.
Жаркая погода была куда предпочтительнее шторма. Путешествие получилось как раз таким, как ей хотелось, своего рода интермедией, во время которой, подводя итог прожитым неделям, они собирались вступить на другие берега и начать новые дела. В Голдсборо осенние дни будут отведены лихорадочной подготовке к зиме.
Но пока стояло лето — время планов и ожиданий, когда в борозду бросают зерно, над которым сомкнется земля, чтобы порадовать затем обильными всходами.
Это лето не было ни пустым, ни бесполезным. Его можно оценить как плодотворное и многообещающее.
Рядом с гамаком две ивовые колыбели в форме лодочек, поставленные на полукруглые полозья, чтобы их можно было раскачивать, представляли собою на редкость впечатляющее зрелище. Не привыкнув еще к этим крошечным созданиям, все — от юнги до офицеров, включая опытных матросов и самых надменных боцманов, — старались заслужить честь и право взглянуть на маленькие головки, утопавшие в ворохе пеленок и подушек.
Их вносили в помещение, когда поднимался сильный ветер или пекло солнце.
— Мне кажется, что они слишком часто плачут с тех пор, как мы вышли в море, — твердила Анжелика. — Уж не скучают ли они по Салему?
Пронзительные крики новорожденных несколько омрачили первый день плавания.
Ни соски-леденцы ирландки-акушерки, ни считалки ее дочерей, ни неустанные и самоотверженные прогулки по коридорам, ни усилия Номи не возымели действия.
— Я же усыпляла пьяниц, грубиянов, помешанных, — волновалась Номи, — а эти упрямые комочки сопротивляются!
Понаблюдав за гневом близнецов, бесновавшихся под скорбными взглядами кормилиц и нянек, Анжелика и квакерши пришли к единому мнению.
— Уж не скучают ли они по колыбели Кранмеров? — предположила Анжелика.
Это пришло как озарение.
Каждый подумывал об этом про себя, однако суматоха отъезда отодвинула на задний план детали, которые показались бы незначительными в момент упаковки багажа — сумок, сундуков, чемоданов, предназначенных для отправки на корабль, — вещей, которые нельзя было забыть, и заслонила собою все другие, менее насущные заботы.
Ведь не забыли же загрузить корабль медными грелками, которые можно было достать только в Новой Англии и которые Анжелика мечтала приобрести для Вапассу, горами тюков бостонской фасоли, штуками полотна и ярко-красными, синими шерстяными одеялами из Лимбурга, а близнецов лишили покоя, оказавшись во власти беспорядочных сборов. Не впервые ввергаясь в этот хаос, они проявили духовную слепоту — следствие легкомыслия взрослых, этого племени, теряющего разум, когда речь заходит о том, чтобы отправиться в другие земли, обеспечив себя в своем изгнании всеми благами этого мира.
Без зазрения совести они извлекли близнецов из корзины маленьких пионеров-пуритан и уложили каждого в отдельную колыбельку.
— Рут! Номи! — воскликнула Анжелика. — Я чувствую, что они должны быть рядом, как тогда, когда еще жили во мне. Надо уложить их вместе…
Состоялась не менее оживленная дискуссия по поводу пеленок и лент, которые связывали их ручки, ножки и тельца.
Сошлись на компромиссном варианте.
Было решено, что днем детям на пользу двигать ручками и ножками, однако по ночам тугие пеленки будут ограничивать их подвижность, благоприятствуя сну.