— Ну, можно подумать, что они в этом шибко разбираются, — парировал старший лейтенант.
— Так, завязывайте уже с этой чепухой про временные порталы, — поморщился Стечкин. — Вы еще про инопланетян вспомните, вампиров, хоббитов и волшебника Изумрудного города до кучи.
— Забыл про русалок, — хмыкнул Борис. — Вот напали бы на нас русалки. Я бы их…
— Ай, да уймись ты уже, Колесников! — рыкнул Стечкин. — Серьезное ведь дело.
— Твое слово, командир, — произнес Шестаков.
— План с секретом на море одобряю. Хотя опасно это. Кто возьмет на себя?
— Я и возьму, — поднял руку Колесников. — Моя каша, мне и хавать.
Павел кивнул:
— Добро. Только, Борь…
— Да я все понимаю. Осторожны будем, как при родах жены.
— Были бы осторожны, жене бы не пришлось рожать, — пошутил Шестаков.
— Боря, я серьезно, — нахмурился Стечкин. — Я знаю, ты у нас казак лихой да хлопец отчаянный…
— Ну я же не самоубийца, — улыбнулся Борис.
— Да, а кто после всего этого катаклизма из гранатомета застрелиться пытался? — оскалился редкозубой улыбкой Шестаков.
— Так это давно было. И я был молодой да дурной. А сейчас мне дюже любопытно, чем все это кончится.
— Да все уже кончилось давным-давно, — угрюмо проговорил командир. — А для ребят только сейчас…
— Майор, — нахмурился Шестаков и пристально взглянул на командира.
Павел этот взгляд понял. Нельзя командиру раскисать, вдаваться в меланхолию. Никаких соплей и лирики! Но как же, черт возьми, хочется дать волю этому кому в горле и этой боли, что гложет долгие годы после свершившегося ада! Однако Эдик прав. Нельзя.
— Начинай готовить группу прямо сейчас, капитан, — твердым голосом приказал Колесникову гвардии майор Стечкин. — Эдуард?
— Да? — прапорщик удовлетворенно кивнул.
— Узнай, не вернулся ли Михеев. Меня что-то беспокоит его долгое отсутствие.
— Будет сделано, командир.
* * *
Маргарита Гжель подошла к двери своей маленькой коморки в больничном секторе Пятого форта. Усталость после обхода больных и накладывания новых швов избитому Сашей Загорским Марле гнала ее в свою крохотную обитель. Прилечь на кушетку и поспать хотя бы минут тридцать. А потом новый обход, перед сдачей смены.
Несмотря на весь пережитый кошмар прошлого, на годы борьбы за жизнь и угнетение мраком подземного мира, Рита Гжель сохранила прелесть женственного обаяния юной студентки, оказавшейся в Калининграде в последний день существования цивилизации. Она была из Москвы. Прилетела на самолете к подруге, вместе с которой училась в медицинском институте и которая жила в Калининграде. А на следующий день мира не стало. В тот самый день, когда ее подруга взяла у своего мужа старенькую иномарку и повезла гостью из столицы обозревать местные достопримечательности, которых в Калининграде было когда-то много. В их числе и пресловутый Пятый форт…
Удерживая в одной руке масляную лампу, другой Маргарита открыла дверь и вошла в небольшое помещение. Это не было ее жилищем. Просто место, где она иногда проводила свободное время во время дежурств в медблоке общины. Здесь имелся старый топчан. Стол с измерителем артериального давления и медицинским микроскопом на нем, а также прочим, более мелким оборудованием в недрах выдвижных ящиков. Шкафчик с медикаментами и шкаф побольше с массой медицинской литературы. Еще пара стульев и металлическая стойка-вешалка у дощатой двери.
Рита повесила лампу на один из крюков вешалки и, тяжело вздохнув, стала стягивать с себя старый белый халат, надетый поверх сиреневой водолазки, чтобы повесить его туда же. Все это время она находилась спиной или боком к столу и стоящему возле него стулу для посетителей. Но когда уже ее руки устало водружали халат на дальний от лампы крючок вешалки, женщина вдруг ощутила, что в этом помещении кто-то есть. Она замерла на мгновение. Затем резко развернулась и вскрикнула от неожиданно подтвердившегося внезапного ощущения. На стуле дремал одетый в камуфлированную форму человек, который тут же подскочил и тоже вскрикнул.
Теперь Гжель поняла, кто это.
— Тигран?! Блинский ты блин! — негодующе воскликнула Рита. — Что же ты меня пугаешь так?!
— Ой, великий Ной, да ты меня тоже напугала! — выдохнул Баграмян, выпучив на нее свои черные глаза.
— Ты чего тут делаешь? — продолжала негодовать Гжель.
— Фу-ух… Сейчас погоди… Дай в себя прийти да сердце найти… — урбан стал ощупывать свою униформу во всех местах, словно его сердце и вправду от страха могло спрятаться в одном из многочисленных карманов камуфляжа. Затем вдруг его лицо переменилось, расплывшись в сияющей среди его небритости улыбке. — Нашел! — объявил он с хитринкой во взгляде и извлек из-за пазухи открытку.
— Маргарита Казимировна, — торжественно произнес Тигран. — Это тебе!
И он протянул ей старую открытку с замятыми и потрепавшимися уголками. На потускневшем фото был трогательный медвежонок в обнимку с большой бархатной подушкой в форме сердца.
— Ах ты, зараза, — сменив тон на ласковый, ответила Рита и улыбнулась, принимая открытку. — Ой, какая милашка! Спасибо.
Она никогда не говорила ему, но все эти открытки с зайчиками, котятами, медвежатами и щеночками заставляли ее сердце сжиматься и болеть. Горевать о миллионах и миллиардах убиенных людей, среди которых было огромное множество влюбленных, которые могли бы дарить эти открытки друг другу в совсем иной обстановке, если бы не… И горевать об этих зверушках, которых человеческое безумие сгубило в не меньшем числе. Эти открытки доставляли ей боль, но она никогда не признавалась в этом. Ведь человек, даривший их, делал это от всего сердца. Да и боль эта напоминала, что она, Маргарита Казимировна Гжель, все еще жива. Несмотря ни на что.
— Так ты уже вернулся из города? — она двинулась к своему столу, держа в руке трогательный подарок.
— Нет. Я еще там. Это просто моя душа пришла сюда засвидетельствовать мое почтение, — продолжал улыбаться Тигран.
— Ой, ну ладно. Отвар из шиповника будешь? У меня в термосе еще остался. Горячий.
— Ну, прям неудобно как-то, — мужчина стал изображать смущение и нерешительность.
— Неудобно штаны через голову надевать. — Подмигнула ему большеглазая Рита. — Я наливаю. Отказываться невежливо.
— Ну, спасибо. — Баграмян снова присел на тот стул, в котором задремал от усталости после похода в разрушенный Калининград.
— Да не за что. Ты же сам этот шиповник собирал, — женщина села за стол. Достала оттуда большой термос и две кружки. Налила себе и гостю. — Держи, Тигро. Пей на здоровье.
Она иногда называла его Тигро. Сложно с его именем применять какие-то уменьшительно-ласкательные формы. Тигриком не назовешь — звучит как название монгольской валюты. «Тигранчик» как-то режет слух, будто стекло царапают. Что и говорить, имя не предполагало никаких нежностей. Хищное и звучное в своей брутальности. Тигр, он и есть тигр. Но Рита придумала: Тигро. И он понимал, что это и есть та самая уменьшительно-ласкательная форма. Впрочем, разведчик готов был позволять ей называть себя как угодно. Да хоть манулом. Хоть котом Шрёдингера, в конце концов!