Петрович неопределенно хрюкнул и затормозил возле вплотную стоявшего у ворот подстанции джипа. Даже не выходя из машины, они увидели, что салон джипа пуст.
– Долго они разбираются, – сказал Петрович, выбираясь из кабины. – Сторожу не позавидуешь. Петлюра с него, наверное, с живого шкуру спускает.
– Если так, то он хороший хирург, – заметил Юрий. – Аккуратно работает. Заметь: ни крика, ни шума… А?
– Твою мать, – медленно сказал Петрович. – А ведь верно. Чего они там притихли-то? Стекла же должны дрожать от Петлюриного рева…
– Стекла? – странным тоном переспросил Юрий. – Погляди-ка.
Он вытянул руку, указывая направление, но Петрович уже и сам увидел то, что хотел показать ему его новый компаньон. Он смотрел на окно аппаратной. Одно стекло в нем было выбито, осколки блестели в траве, как драгоценные камни, а уцелевшие стекла были густо перепачканы чем-то красным.
* * *
Мент был худой, весь какой-то заморенный и словно пылью припорошенный. Тяжелая челюсть у него отливала темной синевой из-за проступившей щетины, впалые щеки казались кое-как отштампованными из скверной сероватой пластмассы, белки глаз розовели не то от недосыпания, не то просто с перепоя, а редкие волосы плотно прилегали к длинному черепу слипшимися беспорядочными прядями. Пахло от мента дешевым одеколоном, но под этим мощным ароматом, от которого, наверное, в ужасе шарахались местные комары, легко угадывался предательский запашок застарелого пота и еще чего-то неприятного – какой-то затхлой сырости, печной гари и чуть ли не мышиного помета. Было совершенно ясно, что мент живет в старом деревянном доме с печным отоплением и без удобств и, вполне возможно, до сих пор не женат, а может быть, наоборот, разведен – воротник форменной рубашки у него был засален, верхняя пуговица кителя держалась на соплях, готовясь вот-вот отскочить напрочь, а капитанские звездочки на погонах сидели вкривь и вкось.
– Что смотришь? – неприветливо спросил мент, на секунду переставая рыться в ящике стола. – Нравлюсь? Да, видок у меня, наверное, еще тот. Не успел, понимаешь, домой заскочить, все утро в болоте ковырялся…
– В каком еще болоте? – довольно равнодушно спросил Юрий. Убогая обстановка кабинета навевала на него чугунную тоску, а отлежанный на нарах ушибленный бок ныл, как больной зуб.
– Да в Федоскиной топи, – неохотно буркнул капитан, – в каком же еще. Ребятишки по грибы ходили, нашли пиджак с документами, весь в кровище… – Он помолчал, роясь в столе и явно прикидывая, стоит ли продолжать. Юрий его не торопил, хотя известие его заинтересовало. – С документами, – повторил капитан. – Документы на имя… А, чего там! В общем, отыскался ваш водитель. Как бишь вы его звали? Да, Квазимода. Федякин Андрей Григорьевич, тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения, прописан в Москве, холост, не судим. Смешно, да? Федякин в Федоскиной топи утоп.
– Очень смешно, – сказал Юрий. – Прямо обхохочешься.
– Да, – не стал спорить капитан, – смешного маловато. – Он вынул из ящика и бросил на стол паспорт Юрия, его бумажник и пачку сигарет. Юрий удивленно приподнял брови, но мент не стал возвращать ему его конфискованное имущество, а как бы невзначай положил сверху широкие ладони с короткими толстыми пальцами и принялся барабанить этими пальцами по обложке паспорта. – Странная петрушка получается, – продолжал он, глядя куда-то мимо Юрия своими неопределенного цвета глазами. – Завьялов.., ну, сторож с подстанции, который вашего прораба подстрелил и рубильник включил… Непохоже это на него, понимаешь? Тихий ведь был мужик, мухи не обидит. Ну, даст кому-нибудь в пятак по пьяному делу, так ведь у нас, у русских, без этого не бывает. А тут вдруг такое… Ну ладно – прораб. Могли они, в конце концов, поссориться… Правда, все равно непонятно, откуда у Митяя ствол. А теперь и вовсе получается, что Завьялов не один работал, а в компании. Понимаешь?
– Нет, – сказал Юрий. – Если честно, не понимаю. Не понимаю, к чему вы клоните, не понимаю, зачем вы мне, задержанному, все это рассказываете, и не понимаю, почему меня задержали… Хотя об этом я, помнится, уже говорил.
– Да погоди ты со своим задержанием, – отмахнулся капитан. – Успеешь еще права покачать, не спеши. Тут, понимаешь, такой винегрет… Я, честно говоря, даже не знаю, как быть. Ты тут с боку припека – и ты, и этот твой бригадир. Повезло вам, вот и все. Будете свидетелями, а должны бы.., ну, сам понимаешь. А про пиджак я тебе вот зачем рассказываю. Там ведь не только пиджак нашли. Борозда там осталась, как будто тело тащили, и кончается эта борозда аккурат возле оконца.
– Какого еще оконца? – спросил Юрий, – А это на болоте такие, как бы тебе сказать, озерца. Не озерца даже, а так – лужицы. Ступишь в такую лужицу и – вася-кот, поминай как звали. Никаким шестом не достанешь. Вообще, в Федоскиной топи что-то искать – дело гиблое. Водолаза засосет – хрен ты его потом вытащишь, технику туда тоже не протащишь, да и кто ее туда попрет, эту технику, рада одного жмура? В общем, ушел ваш Федякин с концами. И никто не узнает, где могилка его… А от Федоскиной топи до подстанции, между прочим, рукой подать. Улавливаешь? А мы-то голову ломали, куда это водитель подевался и почему его с прорабом в тот день не было. Выходит, что был, только пошустрее оказался, чем его начальник, успел ноги унести. Да только не местный он, черт его к топи понес. Уперся, увяз, а тут его и настигли. Настигли, замочили и в болото бросили.
– Красиво у вас работают, – криво улыбаясь, сказал Юрий. – Кто бы мог подумать!
– Это еще вопрос, у нас или у вас, – огрызнулся мент. – Размах не наш. Боюсь, что завелись у нас тут какие-то гастролеры.
– Да какие гастролеры! – взорвался Юрий. – Ведь ясно же, что наша бригада местным была как бельмо на глазу! Ведь работу у них из-под носа выдернули! Да и наши работяги – не ангелы: баб щупают, морды бьют, деньгами сорят направо и налево – по местным понятиям, конечно. Ну что тут думать?! Неужели тяжело сложить два и два? Ты посмотри: бригаду уничтожили, считай, до единого человека, прораба застрелили, водителя утопили, склад, где одного медного провода было черт знает сколько, разграбили и сожгли.., сторожа, между прочим, без всяких тонкостей топором по башке тяпнули.., прорабскую сожгли. Да что там прорабскую – бытовку, где, кроме грязных тряпок, ничего не было, тоже сожгли! Медь сперли – на продажу, надо полагать…
– Да, уж, наверное, не огороды городить, – неожиданно спокойно согласился мент. – Ну, ты проорался? Теперь меня послушай, умник. Послушай и постарайся понять, о чем я тебе толкую. Ты, конечно, из Москвы приехал, а я, как у вас там говорят, лох, ментяра таежный, но только и у меня голова не опилками набита. Это, знаешь ли, и козе ясно, что ваша гол-компания торчала тут у нас, как заноза в заднице, и что порешили их всех, чтобы другим неповадно было сюда соваться. А главное, конечно, – медь. Металл вроде бы не сильно дорогой, но было его, насколько я понимаю, много. Этот ваш Сухоруков, бригадир, показал, что вы сменили на ЛЭП все провода. Старый провод складировался на вашей базе у Сухого ручья с целью последующего централизованного вывоза и сдачи на перерабатывающий комбинат. Так? Так! А теперь подумай. Поселок наш – как воробей нагадил. Конкурентов для вашей фирмы у нас тут нет и в ближайшие сто лет не предвидится. Это – раз. Медь попятили, ладно. Так ведь у нас каждый человек на виду, я уж не говорю о машинах. А тут ведь одной машиной не обойдешься. И куда ее, эту медь, девать? До железной дороги двести верст. Большак один. Перекрой его с двух концов, и баста. Что же, пятаки из этой меди чеканить? Нет, брат, местным она ни к чему, да и нет у нас таких отчаянных, чтобы на это дело решились. Тут чисто кто-то сработал, профессионально, и живет этот кто-то не здесь, а в городе. Я эти свои соображения изложил в письменном виде и отправил в область. Обещали помочь, но, сам понимаешь…