– Бля…"
Потом набежала дворничиха с метлой наперевес и сразу же принялась хрипло орать. Чтобы замять инцидент, Бекешину пришлось раскошелиться на двадцать долларов – более мелких купюр в его бумажнике не нашлось. Когда продолжающая клокотать и булькать дворничиха удалилась, шаркая по асфальту обутыми в мужские растоптанные кроссовки плоскостопыми ножищами, Бекешин снова полез в бумажник, выгреб из него все, что там было, – тысячи полторы баксов, на глаз прикинул Юрий, – и с уморительно серьезным выражением на бледной осунувшейся физиономии протянул деньги Юрию. Позади него, догорая, дымилась бензиновая лужа, в дыму косо торчали закопченные до полной непрозрачности осколки рассеявшейся наискосок пивной бутылки. Ветра не было, но зажатый у Бекешина в руке веер стодолларовых бумажек мелко подрагивал. “Пошел ты знаешь куда? – наплевав на субординацию, сказал своему боссу Юрий. – И деньги свои туда же засунь, Рокфеллер хренов… Ты мне платишь вполне достаточно, так что уймись, а то на девочек не хватит”.
Вполне достаточно – это было мягко сказано. Бекешин выплачивал своим служащим зарплату на западный манер – раз в неделю, в заклеенных конвертиках из белоснежной мелованной бумаги. На каждом конвертике были напечатаны фамилия, имя и отчество сотрудника. Сумма на конвертиках проставлена не была, так же как и название валюты, в которой производились выплаты, – Бекешин платил долларами далеко не всем и делал все от него зависящее, чтобы его подчиненные не изводились от зависти, считая чужие деньги. Конверты разносила личная секретарша Бекешина Леночка, которая практически сразу после появления Юрия в офисе принялась активно строить ему глазки и взяла за правило, проходя мимо кресла, в котором он сидел, словно бы невзначай касаться его плеча своим упругим бедром.
Впервые вскрыв конверт со своей фамилией, Юрий испытал легкий шок. “Это за месяц?” – ошарашенно спросил он у Леночки. “Да что вы, Юрий Алексеевич, – поспешила успокоить его секретарша, – за неделю! А что, мало? Мне казалось, что вы с шефом в хороших отношениях. Что же это он?..” “Ничего, ничего, – пробормотал Юрий, на всякий случай пересчитывая в конверте бумажки. – Все нормально, я просто хотел уточнить…” Бумажки были по пятьдесят долларов, и Юрий насчитал их ровно десять штук. Не нужно было быть Лобачевским, чтобы подсчитать, что в месяц это составит две тысячи.
После этого только и оставалось, что пригласить Леночку на ужин. Бекешин отнесся к этому вполне снисходительно и без лишних слов отпустил Юрия до утра. Они отправились в ресторан, но вместо ресторана оказались почему-то у Леночки на квартире. Было темно, тепло и уютно, горели свечи, отражаясь, как водится, в хрустале, музыкальный центр в углу мурлыкал что-то хриплое и страстное, подмигивая сам себе цветными огоньками, ледяное шампанское пенилось, как положено, а Леночкины духи пахли чем-то сладким и одновременно горьковатым. Все было как у людей, не лучше и не хуже, только, на вкус Юрия, события развивались немного чересчур быстро. С некоторым удивлением он обнаружил, что ничего не имеет против этой быстроты: в последний раз он встречался с женщиной Бог знает когда. “Безобразие, – подумал он, когда Леночка, отставив бокал, придвинулась вплотную и положила голову к нему на плечо. – Черт знает что такое! Жизнь-то проходит, потом ведь и вспомнить будет нечего, одни рыла разбитые да пальба во все, что движется…"
Он махнул рукой на правила игры, которых все равно не знал, и пошел в атаку. Крепость, как и следовало ожидать, сдалась без боя, а когда атакующая сторона торжественным маршем вошла в распахнутые ворота, внутри крепости вдруг взорвались пороховые склады. “Ого, – подумал Юрий. Ого-го…"
Потом они нагишом сидели на постели и опять пили шампанское. В этой квартире была чертова прорва шампанского – так, во всяком случае, показалось Юрию. При свечах и без одежды Леночка была особенно красива, и он понял, что шампанское – это пустая трата времени. “Погодите, Юрий Алексеевич, – смеясь и задыхаясь, сказала Леночка, когда он опрокинул ее навзничь. – Разве вам не нужно отдохнуть?” “Сумасшедшая, – ответил он, – какой я тебе теперь Юрий Алексеевич?” И она молча признала его правоту, и была мягкой и податливой, а потом горячей, твердой и упругой, и восхитительно стонала, закрыв красивые глаза, а когда пришла пора, коротко, хрипло закричала и даже укусила Юрия за плечо – чуть-чуть, совсем небольно. Потом свечи догорели, захлебнувшись в растопленном стеарине, и секретарша Бекешина продолжала стонать и вскрикивать в полной темноте.
Был момент, когда Юрий подумал, что этого, пожалуй, хватит, что пора бы остановиться и поспать хоть немного до наступления утра, но организм с ним не согласился, и Юрий уступил: в конце концов, это было такое дело, где организму виднее, хватит или не хватит. Потом из-за соседней крыши выглянула луна, в комнате посветлело, поголубело, и он снова увидел, как красива лежащая рядом с ним женщина, и, когда он в конце концов обессиленно упал на спину, не чувствуя собственного тела и содрогаясь с головы до ног от бешеных ударов пульса, Леночка невнятно и жалобно пробормотала сквозь спутанную завесу упавших на лицо волос: “Ой, мамочка… Только не надо трогать меня руками, а то я взорвусь…” Юрий не стал трогать ее руками, поскольку ни рук, ни ног у него сейчас не было, и через какое-то время она прижалась к нему горячим шелковистым телом, и они все-таки успели поспать часа три или три с половиной.
Утром она показалась Юрию сильно постаревшей, но он списал это на счет усталости – в конце концов, сам он выглядел немногим лучше. А днем Бекешин, слегка понизив голос, доверительно предупредил его:
"Ты смотри, Юрка. Бабе двадцать восемь лет, а мужа нет и не предвидится. Держи ухо востро, десантник, а то в такую засаду угодишь, что никакими вертолетами тебя оттуда не вытащат”. Юрий послал его подальше, но Бекешин не обиделся, а просто вынул из кармана и подарил Юрию упаковку презервативов – точнее, просто затолкал ее в нагрудный кармашек пиджака и для верности похлопал по кармашку ладонью. Немного позже он заставил Юрия остановить машину у ювелирного магазина, практически силой затащил его вовнутрь и помог выбрать подарок для Леночки – неземной красоты браслет со сложным неуловимым рисунком и хитроумной застежкой. Хозяин магазинчика, он же продавец и он же, насколько понял Юрий, мастер-ювелир, похвалил их выбор и назвал сумму, от которой у Юрия глаза полезли на лоб. “Конечно, – ехидно сказал ему Бекешин, – шампанское при свечах лакать приятнее. Не имей привычки делать долги. Фил. Это прямая дорога к долговой яме. Ты меня понимаешь?” Юрий сказал, что понимает, расплатился с ювелиром, забрал покупку и вышел, но в машине все-таки спросил у Бекешина: что же он, Бекешин, всерьез полагает, что все женщины спят с мужчинами исключительно из соображений личной материальной выгоды? “А ты проверь, – ответил на это умудренный жизнью Бекешин. – Преподнеси браслетик и проверь. Если она оскорбится – что, мол, я тебе, проститутка? – клянусь, я прямо при всех съем собственный галстук”.
И конечно же, есть галстук ему не пришлось. Леночка была в восторге – просто в восторге, без тени смущения или колебания. “Это нормально, старик, – сказал Юрию Бекешин по этому поводу. – Неужели ты этого не знал? Вот чудак… Да чем ты недоволен-то? Браслет ты купил? Купил! Не для себя же ты его покупал, в самом-то деле! Подарок у тебя взяли? Спасибо сказали? Ну, вот видишь! Живи и радуйся! У тебя впереди множество дивных ночей, только избегай разговоров о любви и не забывай про мой подарок”. Он сделал ударение на слове “мой” и снова похлопал Юрия по нагрудному карману пиджака.