— Эдди уверен, что это сделал ты, — немного помолчав, сказала Лайза.
— Но что ты скажешь о Джоне? И докторе Катарро? Зачем мне их убивать? Для чего устраивать покушение на самого себя?
— Ничего я не знаю.
Мы наконец вплотную подошли к тому моменту, ради которого я прилетел в Калифорнию и весь прошедший месяц искал доказательства своей невиновности.
— У меня остался еще один вопрос. Затем ты сможешь уйти, чтобы никогда со мной больше не увидеться, — начал я. — Теперь я понимаю, насколько ужасным было твое психическое состояние после гибели Фрэнка и приема лекарств. Естественно, что мир представлялся тебе в черном цвете, а мозг рождал мрачные фантазии. Но вот я здесь и хочу тебя спросить… — Я сделал глубокий вздох и выпалил: — Ты по-прежнему считаешь, что я убил твоего отца?
Лайза, теребя бумажную салфетку, упорно смотрела на покрытую пластиком поверхность стола и остатки гамбургера.
— Я слушаю, Лайза!
— Не могу… — пробормотала она еле слышно.
— Посмотри мне в глаза, Лайза. И ответь. После этого можешь уйти.
Лайза подняла голову, и ее губы искривились в вымученной, нервной улыбке.
— Нет, — промолвила она, качая головой. — Я не думаю, что ты убил папу.
Я не верил своим ушам! Я был вне себя от счастья. Мне хотелось высоко подпрыгнуть и завопить от восторга. Но я сумел взять себя в руки, так как знал, что предстоит пройти еще немалый путь.
— Гамбургер? — спросил я, глядя на ее пустую тарелку. — А мне казалось, что ты такую пищу никогда не употребляешь.
— Теперь это моя страсть, — сказала Лайза. — Ты, видимо, решил, что я в моем состоянии должна питаться мороженым с шоколадными чипсами? Но это не так. Я теперь обожаю гамбургеры и картошку фри.
— Как ты себя чувствуешь? Как ребенок?
Ее рука машинально легла на живот, и мне казалось, что я замечаю, как увеличилась ее талия. Но это, видимо, всего лишь разыгралось мое воображение.
— Я чувствую себя плохо. Почти каждое утро меня тошнит. И по вечерам иногда тоже. — Она посмотрела на меня, и я увидел в ее глазах счастливый блеск. Я видела ребеночка, Саймон! В пятницу я прошла ультразвуковое исследование. Он настоящий человечек. У него есть головка, он двигается и все такое прочее!
Я очень пожалел, что не присутствовал на УЗИ, но вслух ничего не сказал. Дождь закончился.
— Пойдем отсюда, — предложил я.
Мы вышли из закусочной. Я не знал, где мы находимся, и мне было совершенно безразлично, куда мы шагаем.
— Сначала я не собиралась приходить, — рассказывала Лайза. — Но затем, как ты и рассчитывал, извлекла письмо из мусорного бака и, прочитав, вошла по телефону в сеть «Нет Коп». Я просидела над файлами до утра и пришла к выводу, что с «Невроксилом-5» что-то определенно не так. Но видеть тебя все равно было выше моих сил. Я сказала Эдди, что не пойду. А затем, когда миновало время встречи, я стала чувствовать себя все хуже и хуже. Хорошенько подумав и вспомнив о тете Зое, я решила, что мне следует с тобой встретиться. И ты все еще был там!
— Еще немного, и меня бы там не оказалось, — сказал я, сжимая ее руку.
Мы шагали по лужам, лавируя между прохожими. Над нашими головами в просветах облаков появилось голубое небо, и лучи солнца упали на умытые дождем викторианские строения, придавая этому изрядно потертому царству хиппи совершенно новый, сказочный вид.
— Чем ты все это время занимался? — спросила Лайза.
Я рассказал ей обо всем. Я долго и подробно говорил о «Ревер», «Био один», Арте, Джиле и Крэге, о том, как в меня стреляли, и, конечно, о ней. Все мысли, которые копились в моей голове последние недели, словно прорвав невидимую запруду, изливались сейчас неукротимым потоком. Во всем мире Лайза была единственным существом, которому я мог сказать все без утайки. Я был бесконечно счастлив, что получил возможность снова с ней говорить.
Мы добрели до парка «Золотые ворота». Я не обращал внимания на то, куда мы идем, и в парк привела меня Лайза. Мы прошли к японскому чайному садику — месту, куда она приводила меня во время нашего первого приезда в Сан-Франциско. Из-за дождя садик был практически безлюден. Мы уселись на скамейку возле миниатюрного мостика, перекинутого через крошечный ручеек. Облака уплыли через залив на восток, и на небе сияло солнце. На покрытых мхом валунах и роскошной зеленой листве деревьев поблескивала вода. У наших ног журчал прозрачный ручей. Я обнял Лайзу за плечи и притянул к себе.
— Я чувствую себя такой виноватой, Саймон, — промолвила она. — Неужели я прощена?
— Естественно.
— И я могу вернуться?
Мое сердце едва не выпрыгнуло из груди, и на ее вопрос я ответил поцелуем.
До моего отеля мы доехали на такси. Мы молча упали друг другу в объятия, ибо никакими словами нельзя было выразить то, что мы в этот момент испытывали. Счастье, нежность, страх, любовь, одиночество. Мне не хотелось покидать этот третьесортный мотель, скрипучую неширокую кровать, и я был не в силах отпустить от себя Лайзу. Здесь я был с любимой женщиной, а там, во враждебном мире, все шло не так, как надо.
Лайза шмыгнула носом. Я посмотрел на нее и увидел, что по ее щеке катится слеза.
— Что случилось, дорогая?
— Я вспомнила о тете Зое.
— Да. Все это очень печально, — сказал я, крепче прижимая Лайзу к себе.
— Ты знаешь, я ее по-настоящему любила.
— Знаю.
Она некоторое время лежала молча, а затем вытерла слезы краем простыни и призналась:
— Ты не представляешь, как мне без тебя было плохо!
— Мне тоже было очень скверно.
— И дело даже не в том, что я от тебя ушла. Больше всего меня мучило то, что ты изменился. Стал другим. Или даже хуже того, мне казалось, что ты всегда был не тем, каким я тебя видела. Не был тем человеком, которого я полюбила. Ведь ты совсем не изменился, Саймон, правда?
— Нет, — ответил я, поглаживая ее волосы.
— Так же я потеряла и папу. Он был совсем не тем человеком, каким казался.
— Нет, Лайза, это совершенно не так. Она подняла на меня удивленный взгляд.
— Твой отец всегда тебя любил, — продолжал я. — И эта любовь была искренней и горячей. Да, он скрывал от тебя тайну, но он скрывал ее и от себя. И лично к тебе это не имело никакого отношения. Фрэнк никогда не сожалел о том, что был твоим отцом, и ты это прекрасно знаешь. И не надо думать о нем как о ком-то другом. Ему бы это не понравилось.
Тонкое личико Лайзы засветилось улыбкой. Она поцеловала меня в щеку и уютно положила голову мне на грудь.
— Прости меня, Саймон. Наверное, тебе со мной было очень трудно.